Дубовая рубаха

Демидов Никита

Глядя на неё я задавался множеством вопросов, но главным пожалуй был один – Как эта женщина оплачивает аренду комнаты? Алиса Сергеевна нигде не работала и большую часть дня проводила в своей комнате, практически из неё не выходя. Вечером же, когда все остальные комнаты наполнялись людьми, она вылезала из своей норы и принимала участие в наших пирушках.

Крыса, как мы прозвали её по уже указанным мной причинам, охотно пила вино, хотя на моей памяти не было и дня, чтобы она не была беременна, и с любезностью принимала сальные комплименты, без всякой замысловатости указывающие на койку, от мальчиков бывших лет на десять её младше. Ситуация никоим образом

не менялась даже в присутствии её сожителя, мужчины лет тридцати пяти, вечно пьяного и являющегося к ней с одной лишь целью, суть которой раскрывается через количество её беременностей, неизбежно заканчивающихся хирургическим вмешательством и убийством ребенка. Более того, этот самый сожитель весьма часто приглашал как юношей так и девушек принять участие в их игрищах, но я хотел бы верить, что его усилия были напрасны.

Крыса, окруженная девочками, которым она в матери годилась, фривольно рассуждала о вопросах взаимоотношения полов, приправляя теории к которым она пришла за свою жизнь, самыми отвратительными и грязными подробностями. Юные слушательницы, уже познавшие сладость греха, с упоением внимали откровениям этой профурсетки и впитывали в себя изрекаемые ей премудрости.

Раздался стук в дверь, и я проходивший мимо прихожей на кухню, беспечно отворил засов. Мимо меня, у самых как казалось ног, проскочило что-то напоминающее большую собаку. Развернувшись, чтобы убедится в том, что это действительно был пёс, я ничего не увидел и решил, что мне почудился и стук в дверь и то существо промелькнувшее рядом. Пройдя на кухню, я в двух словах рассказал сидевшему там Фон Боку – одному из моих компаньонов, о пригрезившейся мне собаке. Мы посмеялись и откупорили еще одну бутылку, как вдруг из комнаты, где обитала Крыса послышались крики и визг.

Фон Бок, по легенде им же выдуманной, состоял в родственных отношениях с давно почившим генерал-фельдмаршалам третьего рейха, и оттого носивший столь специфическое прозвище, от страха скривил такую мину, что я невольно захохотал. Это был невысокий юноша, смуглый как цыган и имевший привычку сопровождать свои слова богатой и немного нервной жестикуляцией. Быстро балаболя всякий раз как у него возникала надобность высказаться, Фон Бок размахивал руками, весь трясся и производил впечатление припадочного.

Вот и сейчас, испугавшись воя, доносящегося из дальней комнаты, он вот-вот был готов закудахтать и впасть в истерику, но мне как-то удалось его успокоить.

– Пойду посмотрю что там твориться, – произнес я, и заговорщицки улыбнувшись, вышел с кухни.

У Крысы царил настоящий хаос. В центре комнаты то самое существо которое я принял за собаку, держа за волосы одну из девочек, корчащуюся на полу и визжащую от боли, избивало её ногами. Пристально вглядевшись в собаку, я рассмотрел в ней низенькую женщину облаченную в шубу. Судя по всему, она была матерью этой девочки. Мои компаньоны встали вокруг дерущихся и по лицам, перекошенным от недоумения я понял, что никто из них и представления не имеет о том, что же делать дальше.

– Я сейчас полицию вызову и всех вас засадят! – с остервенением кричала женщина.

– Мама! Мама! – заплетающимся от вина языком визжала девочка.

Вспомнив о Фон Боке, я убежал на кухню.

– Фон Бок, там нашу девочку её мать по полу за волосы таскает и полицией грозит, надо бы её выставить за дверь, – проговорил я по возможности спокойно.

– Что ты от меня то хочешь, а?! Я тут причем? Как я могу? – пробормотал он, не

спуская с меня недоуменного взгляда.

– Ты на себя посмотри, – произнес я и улыбнулся. Дело в том, что Фон Бок, будучи человеком весьма эксцентричным, имел так же и труднообъяснимую для меня страсть к коллекционированию военной формы. Сейчас же он сидел передо мной за столом в офицерском кителе, и если особенно не приглядываться к его фигуре, то можно было бы принять моего собутыльника за полицейского. Поделившись с Фон Боком своими наблюдениями и указав, что нужно всего лишь прикинуться полицейским и выставить мать с дочерью за дверь, я напутствиями заставил его подняться и пройти в комнату к Крысе.

– Что здесь происходит?! – влетая в комнату, прогремел Фон Бок и обращаясь к матери юной профурсетки проговорил – Вы что себе позволяете, гражданка?

– Они, эти изверги, захомутали мою дочь и предаются тут разврату! – воскликнула женщина, но более для картинности, потому как присутствие человека в форме успокоило её.

– Мы с этим разберемся. Этот притон уже давно у нас под наблюдением, но теперь то уж мы эту лавочку прикроем, – причитал Фон Бок, выводя из комнаты присмиревшую мать и её дочь, заливающуюся слезами, но еле сдерживающуюся от хохота. Наблюдая за тем как её вчерашний любовник, прикинувшись полицейским дурачит её мать, девочка прикладывала массу усилий, чтобы не разоблачить всю нашу компанию.

– Я узнаю в департаменте ваш адрес и как только эти негодяи окажутся на скамье подсудимых, я непременно вызову вас в качестве свидетеля по этому делу, – разглагольствовал внучонок генерала-фельдмаршала, улыбаясь во все лицо и подмигивая нам так, чтобы будущий свидетель ничего не увидела.

– Спасибо вам, офицер, – промурлыкала побитая профурсетка и прыснула со смеху.

– Я тебе похихикаю, курва, – грозно буркнула мать и замахнулась для удара.

– Да полно вам, – добродушно проговорил Фон Бок и подмигнул своей любимой – Дети – цветы жизни, их необходимо беречь.

– Как же вы правы офицер, как же вы правы, – растерянно проговорила мать – но за ними глаз да глаз.

– И не говорите, такие иной раз шалуны встречаются, что всю голову себе изломаешь с ними.

Угроза была отвращена и Фон Бок закрыв за женщинами дверь, дал антраша и направился к нам, собравшимся в коридоре и еще не верящим в правдивость свершившегося.

– Ну ты и мастак! – воскликнул я – Говорил же тебе, что это сработает!

– Да я и не сомневался даже, – самодовольно проговорил Фон Бок – зря я что ли в театральный кружок ходил по-твоему?

– Так выпьем же за это!

– Ура!

8

Как глаза обращенные к солнцу имеют предел выносливости, так и человек вынужден брать отдых от кутежа, до тошноты вращающего его в своем безумном танце. В нашем притоне период затишья обыкновенно наступал после трех дней безудержного веселья, не прекращающегося ни ночью ни днем, не знающего ни сна, ни пощады. Словно потерпевшие кораблекрушение, мы отдавали жизнь свою на волю волнам свирепого моря, подбрасывающих нас то к самым небесам, то ввергающим наши хрупкие тела в самую бездну. И кто бы мог с уверенностью ответить, что нам сулит такое опасное путешествие? Ведь известно же, что когда человек накидывает седло на щетинистую спину стихии, может случиться все что угодно.