Духота
Шрифт:
Ему хотелось пройти по городу в подряснике, как мальчишке не терпится постоять с настоящим автоматом в почётном карауле у могилы павших в бою героев.
Он подталкивал епископа ускорить хиротонию, но тот считал, что подниматься из окопов в штыковую ещё рано. Неприятель сделал ход конём, положение наших фигур на шахматной доске сейчас неблагоприятно. Архивариус взрывался, дерзил, смутно подозревая, что за осторожностью шефа прячется трусость.
– Уж не принимаешь ли ты меня за генерал-губернатора, к которому Пушкина сослали под надзор? – отбивался святитель, ковыряя дужкой очков в пушистом ухе.
Тогда
Дождавшись, когда Владыка улетел в Африку на встречу богословов в Найроби, келейник отправился к Комиссарову, как девушка в буржуазном государстве, что идёт в полицию за справкой, разрешающей работать проституткой.
Ставка кукловода духовных дел, явочная квартира, где варили и вправляли мозги всей епархии, обосновалась в элементарном жилом доме, вроде каморки Хлестакова, пятый этаж на Гороховой. Здесь каждому священнику давали понять, что не берут (!) взяток, да, не берут (а почему не берут? – это не мог осилить ни городской, ни сельский батюшка… Ведь прежний начальник… ну, не то чтобы… Но если, так, подсунуть два десятка яичишок, индюшку, оставить в прихожей сумку с конвертом между мясом и апельсинами… так ничего… дела идут!)
Кабинет уполномоченного имел обескуражено канцелярский стереотип: голые стены, голый пол, голый стеклянный шкаф с юридическим справочником и домовой книгой – копией Конституции, что находилась на борту космического тарантаса, не сумевшего состыковаться с орбитальной станцией.
В соседней комнатушке тарахтела тарантелла пишущей машинки.
На столе – клумба окурков в пепельнице.
Непрошенный визит в это заведение был нахальством.
Архивариус данное обстоятельство понимал и старался беседовать с бритым аскетом вкрадчиво-доверительными интонациями. Так, вероятно, ведёт себя за границей перед сотрудниками отечественного посольства новый глава партии (давеча управлял хлебородной областью в ныне руководимой им стране). Лидер улыбается, подбирает выражения, временами острит, нисколько не заискивает, готов предложить ценные рекомендации. Дипломатический персонал внимательно его слушает, не менее вежливо, даже преданно рассматривает, думая о своём…
– Это хорошо! Это очень хорошо, что вы сделали объективные выводы из своего прошлого… Это говорит ваше воспитание, опека деда, старого большевика… – цедил воинствующий материалист, посасывая «Беломор». – Но, простите, вы желаете стать дьяконом? Я не ошибаюсь? Пожалуйста! Я тут ни при чём. Всё в компетенции вашего архиерея. К нему и обращайтесь. Мы не вмешиваемся в церковную жизнь.
– Я понимаю, что вы тут «ни при чём»… Но… поскольку Владыка не идёт мне навстречу… не могли бы вы в силу своего авторитета, уважения, питаемого к вам Его Преосвященством… не могли бы вы… повлиять на архипастыря?.. Помочь мне избавиться от багажа предыдущих ошибок и вести в качестве служителя
– Номер не прошёл, – почуял молодой человек, выходя на улицу, – чуть переиграл с покаянием…
Мимо него, чем-то сильно озабоченная, пронеслась Савельевна, казначейша из собора.
– Богоносица! – поймал её за руку. – Ты чего здесь?
– Батюшки! Отец келейник! Здравствуйте, как ваши дела? Владыка скоро вернётся?
– Нет, ты скажи сперва: как ваши дела?
– Да-а-а какие наши дела-то? Божьим попущением за бесчисленные грехи наши учинилась неудобосказуемая напасть… Вызывает Комиссаров!
– Зачем?
Бабка оглянулась по сторонам, у неё явно не хватало слов для характеристики фантасмагорических сил, и засипела шёпотом:
– Вызывает меня Комиссаров месяц назад и рече: «Давай!».
– Что «давай»?
– Что? Знамо что. Деньги!
– Какие?
– Какие? Ну ты, батюшка, совсем… Какие деньги? Церковные!
– …?!
– Ну, значит, говорит, в банке у вас сколько тыщ? Ладно, говорит, сами знаем. Ты, говорит, Екатерина Савельевна, человек с понятием, не то, что другие. Нам, значит, не хватает. Вы должны помочь, выкроить тыщ двадцать на момент старым большевикам… нет… на монумент, путаюсь…
– А ты?
– Что я? Говорю: родимый, да где ж? Нам самим капитальный ремонт в храме пора делать да в фонд мира… «Не хотите помочь – ремонта не будет!» – трах кулаком по столу, аж пепельница дыбом… Поплелась к нашим в собор… Что делать? Ума не приложим, Владыка в отъезде… Одни: «Дайте!», другие: «Нет! Не имеет права!»… Переругались, прости Господи!
– И что?
– Потужили и решили: дадим. Съел волк кобылу – подавись он хомутом! Но дадим, если только свет в сторожку протянут и новую печь для просфор разрешат сложить… Вы уж, отец келейник, извините, некогда, к Комиссарову опаздываю… «Иду на зверя, на льва – Пресвятая Владычица за меня»!
Владыка, узнав от келейника о рандеву с Комиссаровым (детали сей операции они вдвоём тщательно разработали до отлёта епископа в Африку) рассмеялся.
– Посмотрим, что он запоёт, когда ему станет известно о нашей поездке в Сероглазку!
– В Сероглазку? Когда?
– Завтра.
– Владыка! – накрывая на стол, всплеснула руками Филаретовна. – Да вы что?! Волга разлилась, дороги размыты! А нашим крейсером разве доберётесь? Утонете!
– Раба Божия, прекратите нас отпевать раньше срока… Приготовьте вещи… Никому ни слова!
Рано утром «криминогенная группа с антиобщественной ориентацией» – епископ, секретарь, келейник, шофёр – сели в зыбкую моторную лодку с грузным чемоданом (в нём лежала разобранная архиерейская арматура: жезл, рипиды, кадило и прочие принадлежности). В двух километрах от села Ноев ковчег с промокшим до костей пассажирами едва не захлебнулся.
– Кто посмел?! Я же запретил служить назначенному священнику! Он своевременно не прибыл к месту исполнения своих обязанностей! – кричал Комиссаров в телефонную трубку председателю сельсовета. – Кто открыл церковь? Какой «батюшка»?! Как фамилия? Почему совершают обедню? Я никому не давал регистрацию!