Духовидец (Из воспоминаний графа фон О***)
Шрифт:
Принц замолчал и надолго задумался.
Наконец, снова заговорил:
— Если бы не упрямство влюбленного глупца, не угрызения совести несчастной девушки, не фанатичные прожекты ничтожного священника и не фривольные выходки странствующего авантюриста, я был бы уже сегодня наследником трона своей страны. Между мной и троном только слабый ребенок, зачатый и рожденный матерью без любви, даже с отвращением. Отпрыск отца, отмеченного ужасной болезнью, верно и сам болен, едва способен жить и, безусловно, не способен властвовать. Нелепый случай бросил жалкое существо на моем пути, — скажите, барон, неужто это не мое право, более того, не моя обязанность перешагнуть через него?
Не ожидая ответа, он поднялся и протянул обе руки барону:
— Теперь вы знаете все, по крайней мере, в общих чертах. Расскажите графу Остену
Книга четвертая
Путешествие графа Остена, к которому в последний момент по желанию принца присоединился камер-юнкер фон Цедвиц, протекало не без происшествий. Сначала все шло по плану: проплыли кораблем до Фузины, далее по каналу от Бренты до Миры. Покинув корабль, добрались до Падуи и пересели в почтовую карету на Триент. Попутчиков было немного, да и те, в основном, на один-два перегона. Только в Бассано подсел французский аббат, намеревавшийся переехать через Альпы.
Аббат вез изрядный багаж и очень о нем заботился. Слуга, по его словам, сбежал накануне вечером, и теперь некому присмотреть за ящиками и коробками. Граф Остен предложил услуги егеря Хагемайстера, и аббат долго благодарил. Пока в Борго меняли лошадей, аббат, скрупулезно пересчитывая поклажу, спохватился — пропал ручной саквояж. Смотрели, искали — бесполезно. Хагемайстер уверял, что видел саквояж полчаса назад: должно быть, фыркнул он, невероятно ловкий вор стянул эту штуку прямо на глазах. По мнению аббата, саквояж мог свалиться с крыши кареты, но егерь снова заупрямился — он, дескать, самолично привязывал весь багаж крепко-накрепко. В конце концов граф велел ему седлать лошадь, скакать обратно и основательно поискать на дороге.
После обеда граф Остен и Цедвиц решили погулять по окрестностям и пригласили аббата, но тот сослался на усталость и выразил готовность постеречь багаж. Когда вернулись, егерь был уже на месте, — к великой радости аббата он нашел саквояж поблизости, в кустах у дороги. Ничего не пропало.
В Триенте остановились переночевать. Графу не спалось и он вышел на освещенный луной балкон, где встретил молодого Цедвица — его комната выходила на тот же балкон. Во время путешествия они не раз обсуждали приключения принца и сейчас Цедвиц объяснил, что не мог заснуть — многие события казались ему непонятными до сих пор. Продолжив беседу на эту тему, решили кое-что уточнить — граф достал из портфеля свою рукопись, а Цедвиц зажег свечи. И тут граф до крайности удивился, ибо отлично помнил: страницы были пронумерованы, листы уложены, сама рукопись обернута в шелковую плотную бумагу и перевязана золотым шнуром. Со дня отъезда из Венеции он ни разу портфель не открывал. Сейчас его взору представилась полная неразбериха: все было в наличии, однако страницы лежали как попало, обертка валялась скомканная, золотой шнур исчез. Создавалось впечатление, словно кто-то читал манускрипт, и, вдруг потревоженный, спешно сунул его в портфель.
Собеседники принялись строить предположения касательно личности нескромного читателя. Конечно, егерь всегда имел доступ к портфелю. Но Цедвиц знал Хагемайстера давно и ручался за его честность и преданность: ведь его похитили именно за верность принцу. К тому же егерь, несмотря на природную сообразительность, грамоту разумел плохо: он мог вывести фразу или две, уверенно разобрать собственный почерк, но для прочтения объемистой рукописи ему требовался целый день упорной работы. Цедвиц высказался в пользу аббата, — возможностей тот имел достаточно во время стоянки в Борго, к тому же довольно подозрительно выглядела история с потерянным, или мнимо потерянным, саквояжем.
До сих пор аббат разговаривал только по-французски, но если он прочел манускрипт, то, вероятно, понимал и немецкий. Фрайхарт и Цедвиц пытались в последующие дни его проверить: неожиданно, будто невзначай, обращались к нему по-немецки, и вскоре убедились: аббат решительно не понимает ни единого слова. Впрочем, они расстались уже в Бриксене к немалому удовольствию Хагемайстера, освобожденного от наблюдения за его багажом.
Поскольку случались задержки с почтовыми лошадьми, в Мюнхен они прибыли с опозданием и остановились в гостинице «Роза» близ скотного рынка, в ожидании вестей из Венеции. Действительно, через несколько дней курьер
По мнению барона, в последнее время принц не встречался с армянином. Маркиз Чивителла втайне продолжал свои расследования, ничего стоящего внимания не обнаружил, однако установил почти наверняка: армянин покинул Венецию. Самого Чивителлу принц часто и дружески принимал, к большой радости барона. С ним, Фрайхартом, принц Александр вел долгие беседы касательно своих планов и надежд, причем — любопытный момент — безусловно верил в грядущую встречу в Германии со своей Вероникой. Любовь к этой женщине отнюдь не уменьшилась из-за разыгранной ею сумасшедшей комедии, напротив, принц возымел еще больший респект перед ее силой воли и страстной преданностью великой идее. Конечно, любовь теперь не владела им безраздельно, — мысли о предназначенной миссии все более утверждалась, именно поэтому надеялся он на серьезную поддержку дамы из Мурано: в его груди любовь и жажда власти слились в единое всепоглощающее чувство.
Граф Остен как раз закончил читать оба послания, когда Цедвиц ворвался в комнату.
— Я его видел! Он только что уехал!
— Кто?
Дело было так: юнкер гулял по двору гостиницы и его внимание привлек готовый к путешествию экипаж: лошади запряжены, кучер на козлах, форейтор в седле, два егеря по бокам. Какой-то господин в форме саксонского драгунского офицера поспешно пересек двор и прыгнул в карету. Юнкер узнал его, несмотря на мундир, — это был не кто иной, как французский аббат! Он крикнул кучеру по-немецки, и карета покатила.
— Вы не ошиблись? — спросил граф.
Но юнкер настаивал: это был аббат, именно аббат. Он справился в гостинице, целью поездки тот назвал Ульм.
Граф Остен четко исполнил поручения принца: передал письма, нанял в резиденции обширный дом, владелец коего недавно скончался. Красивый замок, окруженный хорошо ухоженным парком, совсем рядом с городом. Примерно за неделю они с Цедвицем все привели в порядок, поскольку штат слуг и основная обстановка остались от прежнего хозяина. Для себя граф Остен присмотрел виллу вблизи парка — она также входила во владение. В скором времени получили сообщение о приезде принца Александра. Он прибыл с Фрайхартом, несколькими слугами и тотчас расположился в новом жилище.
Принц сделал визит ко двору, но герцог уделил ему столько же внимания, сколько и графу Остену. Гофмаршал откровенно разъяснил причину — переход в католическую веру. К тому же дали понять: двор отныне не собирается ему выплачивать ни малейшего содержания. Вот если он тихо и спокойно согласится жить в определенном месте, ему будет гарантирована скромная рента.
Принц выслушал это решение с улыбкой — он его, очевидно, ожидал. Борьба началась тотчас: стало ясно, что имел в виду принц, когда цитировал Фрайхарту слова четвертого Генриха. Посещение Вены привело к весьма важным последствиям: в первую же неделю к принцу явился императорский посол, — это вызвало в окружении герцога немалое замешательство. Принц Александр, кстати говоря, нисколько не скрывал от приближенных, что скандальный переход в католичество был свершен сугубо из политических мотивов: только так он мог начать борьбу с герцогским правительством. После демарша императорского посла, сделали представления мюнхенский и дрезденский дворы, снабдив принца деньгами для устройства своеобразной контр-резиденции. Герцог был знаменит своим фанатическим протестантизмом и ненавистью ко всему католическому, — это, разумеется, привлекло католические дворы на сторону Александра, который открыто объявил себя ближайшим наследником короны. Он публично оспорил легитимность юного принца и возбудил в главном суде процесс в защиту своих прав. Подобная эскапада взбудоражила не только герцогство, но и вызвала интерес далеко за его пределами.