Духовка Сильвии Плат. Культ
Шрифт:
Я прохожу ближе и останавливаюсь у кромки истоптанного поля. Слежу за игрой. За ней! Флоренс Вёрстайл, давай хотя бы себе не лгать. Ты следишь за ним, за преподобным – его русые волосы отливают золотом, светятся в лучах закатного солнца, словно нимб. Божество. Ангел, спустившийся с небес. Или упавший…
Выдыхаю. Цель – вернуть ясность мыслей. Я видела не одного обнаженного мужчину, но никто из них не сравнится с одетым и играющим в футбол отцом Кеннелом.
–
Ленни Брэдсон сидит на траве в нескольких футах от меня, прищурив глаза. Светлые волосы, белесые брови и ресницы придают ему вид инопланетянина – островок морозной зимы в мучительной жаре.
Я присаживаюсь рядом, прямо на землю.
– Не думать о чем?
– Он священник.
– Я в курсе.
– Тогда ты знаешь, что священники придерживаются целибата.
– Извини, что тебе пришлось уйти вчера.
– Нет, я вовсе не обижен. Не говори Питу, но я занимаюсь деревом, только чтобы помочь ему.
Мы оба усмехаемся.
– К тому же он очень хотел тебя видеть. – В его глазах читается неподдельная печаль. Он знает, что Пит переживал все эти годы. – Не говори, что я сказал это.
– Твой секрет умрет со мной, – я провожу пальцами по рту, как бы застегивая невидимую молнию.
Туфли натерли ноги, я снимаю их и дотрагиваюсь до прогретого ковра из травы.
– Почему ты не на поле? – спрашиваю я.
– Я не играю. Мне нравится смотреть.
– На кого? – подшучиваю я.
– Ни на кого – на что. Я в спорте, как видишь, не силен, – он тыкает в складки на животе. – Но мне нравится смотреть, как играют другие. Говорят, если можешь удержаться от азарта – смотри соревнования, если нет – лучше воздержись. Я могу.
– Попробуй. Хотя бы разок.
– Не хочу все испортить. Мистер Арго редко отпускает Пита из мастерской – сегодня один из немногих вечеров, когда ему удастся поиграть.
– Ты очень хороший друг, Ленни, – говорю я и возвращаюсь в тот день, когда он, еще мальчишка, сидел на камне в ожидании друга. Ленни так предан Питу, что хочется обнять его, поблагодарить за то, что он был с ним, пока я не могла. – Я ведь могу называть тебя Ленни?
– Можешь.
– Так что, Ленни, ты в порядке?
– Хочешь знать, не бьют ли меня?
– В том числе.
– Нет, я теперь уважаемый член общины. Я ученик преподобного. Он лучший священник на планете.
– Прямо-таки лучший? – посмеиваюсь я.
– Лучший.
Пит замечает меня, и его рот расплывается в улыбке, он машет мне, и я отвечаю тем же, а потом я встречаюсь взглядом с преподобным. Он прищуривается, то ли от того, что не ожидал меня увидеть, то ли от закатного солнца – лицо серьезное и сосредоточенное, в нем ничто не дрогнет. Он возвращается к игре. Мяч летит в сторону ворот, но он перехватывает его и запускает в ворота противника. Пит не успевает его отбить.
Ленни завороженно наблюдает за игрой. От него веет непривычным спокойствием и теплом – как от умудренного жизнью старика. Странное чувство, но приятное. Он не похож на парня из старшей школы. Я помню, какими они могут быть, какими они были в школе в Буффало: дерзкими, самолюбивыми,
– Не веришь мне? – спрашивает он.
– Почему же, верю.
– Это правда. Отец Кеннел говорит на пяти языках, прочел больше книг, чем все, кто когда-либо жил в Корке… и, как видишь, ведет со счетом шесть – один в пользу своей команды.
– Он тебе нравится?
– Конечно, он всем нравится.
– И Питу?
– Пит предвзят в этом вопросе. Но он знает, что однажды я стану таким же.
– Таким же умным?
– Таким же священником.
– Ты слишком молод, чтобы думать об этом.
– Мне семнадцать. По моим меркам, это почти семьдесят. Самое время думать о таких вещах.
– По твоим меркам?
– Да, бабушка говорила, что я родился со старой душой. Раньше я не понимал, что это значит. Она всегда путано выражалась.
– А что случилось потом?
– Она умерла.
– Когда?
– Два года назад.
– Мне очень жаль, Ленни.
– Она была больна, долго мучилась. Хорошо, что Господь забрал ее. Надеюсь, она нашла свой покой.
– Но что, если через десять-пятнадцать лет ты захочешь жениться? Подумай лучше об этом.
– Меня это не интересует.
– Это? В смысле девушки?
– Я хочу посвятить себя Богу.
Я одариваю его благосклонной улыбкой – бедный милый Ленни – и возвращаюсь к игре. Во время перерыва преподобный говорит с парнишкой лет пятнадцати, а потом берет из его рук бурдюк и отпивает – вода течет по подбородку и шее, под рубашку, и я невольно представляю себя этой каплей, что касается разгоряченного тела. Священник или нет, помощник Доктора или нет, но он слишком хорош. Это так нелепо!
– Он должен быть Папой, – говорит Ленни.
– Он хочет быть Папой?
– Нет. Он предпочитает оставаться с нами. Но он мог бы.
– Значит, у него есть причина оставаться.
– Да, есть.
– Какая же?
– Он святой.
11
Юноша и девушка. Юноша и девушка мерещатся мне на обратном пути домой. Он – творческий беспорядок на голове, синяя ветровка, серый рюкзак, стоптанные кроссовки, запах апельсинов – догоняет ее, но она снова и снова ускользает. Я не вижу его лица, но чувствую его смятение, отчаяние, боль, нестерпимую нужду – коснуться ее. Жестокая девчонка. Я была жестокой с ним. Теперь я должна быть жестокой со всеми остальными, чтобы не утратить воспоминания о нем и не позволить Молли остаться лишь воспоминанием.
Я буду жестокой с ней. Хелен Гарднер – часть Йенса, его жена, правая рука, друг и соратник – знает его тайны и все равно поддерживает. Она ожидает на крыльце дома с фиолетовой крышей. На лице ни капли возмущения и злости – полное принятие и покой. Она в белом, словно ангел, а рядом с ней стоит корзинка, накрытая полотенцем. Когда она замечает меня, ее рот расплывается в самой доброжелательной улыбке, которую я только встречала.
– Благословенный день, Флоренс. Я постучала, но никто не открыл.