Думай, что говоришь

Байтов Николай Владимирович

Он молча смотрел на меня в упор с улыбкой вовсе уж дикой.

Справившись с лёгким приливом тошноты, я продолжил речь. Я говорил медленно, стараясь в каждое слово вложить максимум убедительности.

— Я дружил с Валентином, конечно, не так долго, как ты. Зато я знал его ещё в детстве. Наши матери были подругами. Он был старше, и я смотрел на него как на некий недосягаемый идеал. И это детское чувство осталось, когда мы вновь познакомились спустя много лет. Я очень высоко ценил его писательский дар. Мне было невообразимо лестно, когда он пригласил

меня съездить с ним в Крым. И как бы я мог его утопить? Зачем? Ради каких чувств и каких намерений? Ты скажешь, что я завладел его квартирой. Но ты знаешь, как это произошло и почему? Его мать была в таком горе, что не могла больше там жить. Ещё немного, и она помешалась бы. К тому ж у неё в Москве не было знакомых совсем, вот она и списалась с моей матерью и переехала в Киев, — у меня там была отдельная площадь. Она поселилась там, а я здесь.

Он разглядывал потолок во время этой речи. Удивлённая улыбка порой мелькала на его лице, как тень каких-то пробегавших предметов. Он дослушал меня терпеливо и ещё минуту продолжал глядеть вверх, откинувшись на спинку дивана.

— Ну что ты молчишь? — не вытерпел я. — Тебя устраивают такие объяснения? Или — если нет, то давай. Я желаю, чтобы всё было выяснено до конца. Никаких чтоб не было…

Он опустил глаза, и я увидел, что его взгляд сверкал и пронзал меня. Тут я испугался уже по-настоящему: его безумие стало очевидным. Нестерпимо захотелось убежать, но я сознавал, что чуть я двинусь, так пистолет пойдёт в ход.

— Ну-ну, — сказал он, покачивая головой утвердительно. — Из всей этой ситуации осталось мне непонятным только одно: заговор вокруг меня. Как ты смог его организовать? Это превосходит реальность. Почему все подыгрывают тебе, все без тени принуждения, без хихиканья общаются с тобой как с неким Николаем из Киева. Не может быть такой круговой поруки. Я пять лет слежу за ними и за тобой — и не было ни одного прокола. Вот это я и хочу, чтобы ты объяснил мне. Можешь считать это целью моего визита. Больше, мой милый, мне ничего от тебя не нужно, не бойся.

— Ах вот зачем ты явился! — вскричал я и чуть было не стукнул себя по лбу. — А я-то думал!..

(А что я думал? — Я вообще был в панике. Да, мой жест был натянутым и театральным, но бравада, наверное, была необходима моей душе в ту минуту.)

Ему не понравилось. Насупился, оскорбился. Жестокая обида пролегла в складках. Даже взял пистолет и повертел. (Если б я знал, что так подействует, то не стал бы… Но я не мог: я тоже человек, озабоченный своим достоинством.)

— Так что я жду, Валюшастик, — сказал он, не откладывая пистолета. — Твои объяснения про квартиры в Киеве и в Москве — замечательны. Я их принял и признал их безупречными. Теперь я жду объяснений про тусовку. Как ты их всех заставил петь под себя?

В саду начали взрывать петарды. — Одну грохнули, другую, третью. Кто-то пробежал, ругаясь, —

погнался. Мальчишки, наверное, убежали… Нет, опять крики: поймали кого-то и волокли… «Да это не я!.. Ой, пусти!.. Руку сломаешь!.. Пусти!.. Не я это! Вон те пацаны! Они через забор перелезли!»

А как я мог их заставить? — И этого он ждёт? Но это невозможно, и этого не было. Я ничего не могу объяснить, даже придумать и наврать. Тусовка разомкнута. Её нельзя сделать. Если он это понимает, то он, значит, не до конца псих, но если он требует объяснений, то он уже… Всё это вихрем пронеслось… Эх, если б я мог вскочить и убежать в тот момент.

— Что такое?? Что это ещё за «Валюшастик»? — крикнул я. — Ты говори да не заговаривайся давай-ка! Ты понял?

Он не ответил. Усмешка его была круче кипятка.

— Ну чего? да? Короче, ты утверждаешь, что я — Валентин, да?

Он скривился.

— Слушай, я, кажется, просил тебя не говорить о нём! Ты — не Валентин. Ты — говно, Валюшастик. Он-то был мне истинным другом, и разве стал бы он выделывать эти фортели с утоплением и с бойкотом, когда вокруг меня все переглядываются и смеются в кулаки? Нет, у него хватило бы великодушия просто сказать: «всё, друг милый, мы врозь, не взыщи, не обижайся». — Разве я бы этого не понял, а?

Снова телефонный звонок.

— Алло? Коля?

— Да. Я.

— Слушай, у меня к тебе просьба. Полина сейчас должна подъехать на приём к Евгению Дмитриевичу…

— Алло! Кто говорит? Кого вам надо?

— Николая Брауде. Это Центр нетрадиционной медицины?

— Нет. Ошиблись.

— Да разве я на него похож? — задал я наконец самый глупый и самый разумный вопрос. Как ни абсурдно это было, но — не удержался, вырвалось.

Он кивнул.

— Ага… Нет. Похож? Да кого ты обманешь? Твоя пластическая операция… Всё равно все видят. Белыми нитками шито. Да ты и не старался. Тебе надо было посмеяться надо мной. Ну, смейся, продолжай…

— Что за бред! Опомнись и посмотри на меня критически, ну-ка! Ты дружил с Валентином многие годы, насколько мне известно, ты должен досконально знать все его повадки, не только лицо…

— Да, не только, — согласился он. — Конечно. Я покажу тебе. Снимай брюки и трусы.

— Чего?.. Ты что?

— Снимай.

Телефон.

Опять этот тип:

— Алло, это Центр нетрадиционной медицины?

— Да нет же! Какой вы номер набираете?

Не ответил. Положил трубку.

— Ты что?.. Зачем ты направляешь на меня пистолет?.. Ты же сказал, что паспорт. Я дал тебе. А теперь — зачем?

— А теперь ещё и за этим. У тебя там большая родинка должна быть с левой стороны от пупка и чуть ниже… Фу, как ты противен мне, омерзителен!.. Ладно, можешь не снимать, только спусти немного.