Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй
Шрифт:
– …ты …стыдно – Щелк! – ..кто! – заскрипело сверху. – Хрясь!
– Это же Три Погибели скрипит! – догадался Фенек.
– А Женя испугался! – подразнил я Женю. – Женя испугался и кого?
– Три Погибели! – ответил за меня Фенек.
Женя поморщился и ничего не сказал.
Мы поднялись еще на один пролет.
– …ты вверил их сам себе – Щелк! – Хрясь! – …и зачем вверил! – Щелк! – Хрясь!
– …я у тебя вопрос спросила – Щелк! – Хрясь! – … а ты глухонемым молчишь! – Щелк! – Хрясь!
– Расщелкалась! –
Она всегда щелкает чем-то там у себя в голове, когда говорит, но сейчас Три Погибели щелкала с особым почему-то неистовством.
Мы поднялись еще на один пролет выше.
– …для призрения! – Щелк! – Хрясь! – …для воспитания!
Еще пролет.
– …а ты их в Крестовый поход! – Щелк! – Хрясь! – Без карты!
Ступенька за ступенькой мы приближаемся к кабинету капеллана, я по-прежнему в авангарде, герои тылы мои подпирают.
– …тебя же как человека на переговор звали! – Щелк! – Хрясь!
– Это она его за Крестовый поход так… – догадался Женя.
Ступенька, еще, Женька все меня вперед подталкивает и подталкивает – а что, собственно, мы тут делаем? Я так у Женя и спросил:
– Все теперь понятно, Три Погибели ругает капеллана за Крестовый поход и щелкает, – сказал я. – Чего мы тут еще забыли?
– А хрустит у них там что?
– Я ведь заранее же предчувствовала, что ты не справишься с этими мальчиками! – орала Три Погибели в своей обычной манере.
Щелк! – Хрясь!
– Какая разница что у них там хрустит! – воскликнул я.
– …а когда ты их за картошкой опять повел, мои предчувствия возобновились вновь и ты не подвел!
Щелк! – Хрясь!
– Надо узнать, – сказал Женя.
– Тебе надо… – но договорить я не успел, Женя потолкал меня к двойным дверям кабинета капеллана.
Я поставил керосиновую лампу на пол и послушно пошагал вперед.
– …прошлого раза тебе на хватило?! – Щелк! – Хрясь! …что мы, жили скучной жизнью? – Щелк! – Хрясь! – Мне это все во сне приснилось… – Щелк! – Хрясь! – …и ведь как по написанному сбылось!
Я лежу ухом на одной из дверей, а на мне лежат Фенек с Женькой.
– Ну? – шепчет мне Женя свободное ухо.
– Что ну? – говорю. – Я сквозь двери смотреть не умею! Да что ты навалился, дай в скважину в замочную посмотрю!
– Я когда увидела это собственными глазами… – Щелк! – Хрясь!
В замочную скважину картина прояснилась, но все равно ничего, конечно, не понятно. Капеллан стоит на коленях перед своим столом, а рука у него фальшивая на крышке перед ним лежит, на зеленом сукне прямо. Три Погибели бегает из угла в угол со скоростью метеора, отчитывает капеллана и страшно щелкает.
– Я тебя словами спрашиваю, – Щелк! – а ты мне молчком молчишь! – завопила Три Погибели да как ударит со всего размаха капеллана своим портновским метром по фальшивой его руке. – Хрясь!
Капеллан всем телом вздрогнул,
Концертмейстерша добежала до угла кабинета, развернулась и побежала обратно:
– Что ты глазами мне тут моргаешь? – заорала она на капеллана, – Щелк!
А капеллан весь скукожился, его тщедушное тельце еще меньше стало, голова на тонюсенькой шейке повисла, сейчас заплачет кажется.
Хрясь! – лупанула Три Погибели капеллана со всего размаху, но снова только по фальшивой его руке.
Стукнув капеллана, концертмейстерша побежала в противоположный угол кабинета, потом поскакала назад, но вдруг закаменела рядом со столом, занесла свой портновский метр у себя над плечом.
– Отвечай! – закричала она, а капеллан вздрогнул. – Щелк!
Я бы тоже вздрогнул, вопроса, на который Три Погибели так грозно требовала ответа, она по-моему так и не задала.
Женя с Феньком на меня все наседают и наседают, а мне и схватиться не за что, вот я и схватился за бронзовую ручку дверей, чтоб они меня от замочной скважины не оттолкали.
– Что там, что там? – шепчет Женя. – Там капеллана еще не убило, что он молчит? – и все сильней и сильней на меня наваливается.
– Отвечай! – снова потребовала Три Погибели и занесла над капелланом портновский метр. – Щелк!
– Прости меня, мама! – промямлил капеллан и в этот самый момент рука моя соскользнула, я нажал на бронзовую ручку, дверь растворилась и в кабинет капеллана, прямо на грязный ковер вывалился я, за мной и на меня Женя, а за Женей на Женю и на меня – Фенек.
– Как так, мама?! – спросил я.
Ничего умнее сказать, я, конечно же, не придумал.
Хрясь! – опустился портновский метр.
– Черт! – заорал капеллан, схватил со стола бронзовую чернильницу и запустил ей в меня.
Капеллан промахнулся. Бронзовая чернильница, звеня и подпрыгивая, скатилась по лестницам сквозь несколько этажей, прокатилась по полу вестибюля кинотеатра «Космос», ударилась о что-то, о стеночку наверное, да так там внизу и затихла.
IIX. Осмос
Не сплю – традиция у меня такая. Ночь, а я опять не сплю. Уже третью подряд? Четвертую?
Всю ночь капеллан скрипел у себя пером, потом шаги, шаги, шаги и снова перо – муки творчества. Перо скрипит бесчеловечно громко, на весь кинотеатр. Я представил себе, как слетают треугольными косяками дикие строчки его нового гимна по лестничным пролетам, через вестибюль и – к нам в кинозал. Расселись чернильные закорючки кто-где: по краю сцены как на жердочке, несколько – на табуреточке, по одной на каждом рожке настенных ламп, другие облепили кафедру. Ни одна не чирикнет, потому что в каждой смысла – ровным счетом ноль смысла в каждой. Они даже и на буквы-то не похожи, немые закорючки эти.