Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй
Шрифт:
Мы танцевали рьяно, неистово. Мы танцевали будто мы были чернокожими дикарями из африканских джунглей; мы танцевали будто под страшный рокот жертвенных барабанов; мы танцевали будто охваченные горячечным безумием. Мы задирали коленки выше ушей, махали локтями, корчились и изгибались.
– Эй! – кричит Женя.
– Ух! – ухает Фенек.
– Заработало! – кричу я.
– Заработало! – кричит Женя.
– Заработало! – а это Фенек.
– Я выиграл! – услышал я радостный Витин голос.
Оказывается и Витя с нами тоже танцует. Ну как танцует: подпрыгивает как-то неуклюже, приземляясь
И вдруг из Витиных рукавов вылетело несколько доминошных костяшек. Они стукнули по полу, подлетели, стукнулись друг о дружку и – снова по полу. Все закаменели, между нами встала страшная, темная тишина.
– Ты обманул нас? – разбил тишину Фенек.
– Я хотел выиграть! – сказал Витя с наглостью защищающегося.
– Нечестно? – удивился Женя. – Зачем?
– Затем, что выиграть главное, – объяснил Витя с вызовом.
– Надо доиграть, – мрачно предложил Женя.
Мы с Феньком согласно кивнули.
– Но сначала оторвем Вите руки, – сказал Женя.
– Может на первый раз только рукава? – предложил я.
– Может, – согласился Женя.
Витя вдруг запротестовал:
– Зачем?! – взвизгнул он и, взвизгнув, подпрыгнул даже.
– Чтоб ты там в них ничего не спрятал, – объяснил Женя.
– Думаешь поможет? – усомнился я. – Такой извернется и все равно спрячет.
– Куда? – удивился Женя, его скудного воображения не хватало, чтоб представить себе, куда еще можно спрятать доминошки.
– Да он и в трусы спрятать не постесняется! – пошутил я, мне-то воображения хватает, я с ходу придумаю сто мест куда можно чего-нибудь спрятать, если понадобится.
– Если будут сомнения, я и там проверю! – пообещал Вите Женя, а Витя от такого икнул аж.
– Заодно проверишь, может он петь со всеми или тоже врет, – предложил я Жене.
– Это меня не касается, – совершенно серьезно ответил Женя.
Мы с Женей окружили Витю, взяли его за плечи каждый со своей стороны, Женя схватился за рукав Витиной рубашечки и сильно дернул. Витя качнулся и как-то неопределенно ахнул, рукав оторвался ровно по шву. Я схватился за другой рукав, тоже дернул, Витя опять качнулся, но рукав не оторвался, хрустнул только – не хватило мне сил оторвать Витин рукав.
– Эй! – эйкнул Женя и пришел мне в подмогу.
Женя одним движением оторвал и второй Витин рукав.
Смотреть на Витю – больно делается на Витю смотреть. Он стоит между мной и Женей, опустив голову, будто собирается расхныкаться, скрестил руки и обнимает по-девчачьи сам себя за голые свои, пухленькие плечи. Ну я и не стал смотреть на Витю, подобрал его доминошки и пошел на свой спортивный мат доигрывать.
Мы доиграли еще один круг и – кто бы сомневался да только не я: опять рыба. Но мы не стали хлопать ладошами обо что попадет, кричать радостно кто-кого перекричит «Рыба!», вообще не стали делать ничего
– Собирай костяшки, – сказал Женя Феньку. – Больше не хочется играть.
Витя незаметно дезертировал на свой спортивный мат, закопался под тряпки, которые служили ему постелью да там и затих. Фенек со всей аккуратностью сложил костяшки домино обратно в коробочку. Женя, грустно сопя, тоже ушел на свой мат. А я решил пойти подышать воздухом и отправился посидеть на паперти.
Я сел прямо на ступеньку. Скучная бетонная площадка перед кинотеатром «Космос», по ее периметру – чахленькие березки, у одной в кроне застрял катун – это как он туда запрыгнул? Ветер шебуршит какой-то картоночкой: подбрасывает ее, переворачивает и волочит все дальше и дальше. Вечер. Солнце нависло над горизонтом, еще чуть-чуть и оно завалится, потом будут длинные летние сумерки и начнется ночь.
Во всем белом свете теперь одно только запустение и один только позор. Вселенская поруха, даже домино не работает, а, казалось бы, что может быть проще домино! Нет ничего, что было раньше, но и нового ничего больше нет. И не будет нового уже никогда наверно. И только солнышко все такое же, вечное, неизменное. Весь белый свет рухнул, а солнышко все также поднимается на небо каждое утро и каждый вечер опускается за горизонт. Только на него одно и можно положиться. Разве? Разве можно? А как оно завтра откажется и не взойдет. Разве солнце может отказаться?! Не оно первое, не оно последнее – конечно может! Откажется, как все, что уже отказалось, и все тут. И что мы тогда делать будем?! А ничего мы делать не будем. Капеллан подождет день, подождет два, а как солнце и на третий день не покажется, сочинит гимн на его гибель «Погасло дневное светило» или какую-нибудь дичь в этом же роде, присвоит ему номер, ну например, три-шестнадцать-пять и мы выстроимся в полнейшей темноте наших керосиновых ламп в треугольник и будем трясти палками и петь этот его дурацкий гимн. Мы будем петь и трясти палками до самого конца времен.
Дверь за моей спиной скрипнула и на паперть Храма Новой Армии Спасения вышел Фенек. Он сел рядом со мной на ступеньку почти вплотную, его коленка стукнулась об мою.
– Что делаешь? – спросил он.
– На солнышко смотрю, – сказал я.
– Зачем? – удивился Фенек.
– Любуюсь, – говорю.
Фенек посмотрел на солнышко.
– Ух, красивое, – согласился он со мной.
Мы помолчали, а потом Фенек говорит:
– Я ведь просто хотел поиграть, чтоб весело было, – говорит Фенек. – Вот почему Витя такой?! – и уткнулся в меня глазами вопросительно.
Ах, Фенек, что я тебе скажу?!
– Нет причины почему, – говорю. – Витя такой, Женя другой и ты другой, и я, наверное, тоже.
– Но ведь мог же он не мухлевать?
– Может это у него от природы. Создан так чтоли. Вот ты выбирал быть Феньком?
Фенек пошевелил ушами в раздумчивости.
– Нет, кажется.
– И я не выбирал быть собой, и Женя не выбирал быть Женей, и Витя тоже не выбирал быть Витей.
– Но все равно же можно быть культурным человеком, даже если и не выбирал.