Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй
Шрифт:
– Упражнения созданы для того, чтоб упражняться!
– Хорошо! – вдруг ожил Фенек. – Давайте тогда упражняться! – такой поворот его вполне устраивал, не хотелось Феньку вдаваться во все эти певческие тонкости. – Пожалуйста! – протянул Фенек и прижал сложенные ладоши
Даже Три Погибели, каким бы древним не было ее древнее сердце, не смогла бы ответить отказом Феньку на это его пожалуйста и сложенные лапки, обладающее каким-то просто волшебным действием и она, кончено же, не отказала.
– Раз-и! – заорала Три Погибели. – Два-и! Три-и! Нача-ли!
И на весь зал грянула песня про артишоки, которая не была песней на самом деле. Пели все, пели даже те, кому петь не дозволялось. Я пел, пел и Женя. Пел Витя. Открывая свой рот широко, так широко, что туда могла бы залететь целая ворона да еще и для воробья, а то и для двух места осталось бы, пел Фенек. Подыгрывая Три Погибели пела и новенькая, раскачиваясь, то отклоняясь от черного рояля, то снова приближаясь к нему, то вытягивая руки, то снова сгибая их в локтях. Никого не прерывала и пела с нами сама Три Погибели, орала истошно в своеобычной манере не попадая ни в одну из нот и этот ее ор мне даже показался живым и радостным, будто в замученную засухой пустыню кто-то принес немного воды и увлажнил почти уже умершую землю, а та, будто бы только и ждала этого, тут же, едва живительная влага коснулась ее, исторгла из своих недр и произвела на свет молодой, зеленый и полный жизни росток. Вот и думайте сами, песня ли эта песня про
Не знаю, как долго мы пели, но мы пропели песенку про артишоки миллион, наверное, раз и никак не меньше. Я, конечно, не считал, но я столько раз открыл и закрыл свой рот, что скулы начало сводить, а горло пересохло и я, и так никогда не отличавшийся особой музыкальностью и умением петь, должно быть пел теперь не лучше самой Три Погибели. Не знаю, чем бы это все закончилось, не прерви нас капеллан – у меня скорей всего отвалилась бы челюсть или голосовая связка лопнула бы – но капеллан прервал наше пение и тем спас меня от верной гибели: не могу, конечно, утверждать это наверно, но тогда мне взаправду казалось, что можно умереть перепев.
– Отставить! – закричал капеллан в наши спины. – Певчие! – заорал он еще громче, ведь не так-то просто перекричать мальчишеский хор, имеющий в подкреплении оглушающий скрип Три Погибели. – Разобрать гимны! – и капеллан принялся бегать и всовывать в руки тем, кому положено петь листочки с новым гимном. – Остальные – разобрать хоругви! – суетился капеллан. – Во славу Осмосу! – выкрикнул вдруг он и все закаменели, перестали петь даже те, кто оглох от собственного пения, а потому и не обращал на крики и приказы капеллана ровным счетом никакого внимания, закаменела от этого неожиданного заявления даже Три Погибели и закаменела она в нелепой позе и с занесенной над клавишами своего инструмента рукой.
Конец ознакомительного фрагмента.