Дура LEX
Шрифт:
Может быть, Гена на самом деле заполучил магендовид на жопу и показывал его на интервью. Но свидетелем этому я не был, потому что отказался представлять его. Никакой он не еврей. Ни реальный, ни виртуальный.
— Джастин, мы встретимся через неделю. Ты мне снова расскажешь, как тебя преследовали. Учти, что у тебя нет справок из больниц, где тебя якобы лечили от побоев, у тебя нет справок из милиции, куда ты якобы обращался за помощью, у тебя нет никаких вещественных доказательств того, что ты говоришь правду. Легенда должна быть короткой и мощной. Ты украинский в школе учил?
— Да, как и все. А что, мне надо будет легенду по-украински рассказывать?
—
— Не памятаю.
— Горький про нього казав, шо вин пышэ «сыльно, стысло, страшно»! Зрозумив?
— Зрозумив. А шо такэ «стысло»?
— Коротко, емко.
— Ты хочешь, чтобы у меня было, как у Стефаника?
— Именно так. Чтоб все три «с» у тебя были! Когда ты мне рассказываешь, как тебя вверх ногами вешали, мне не страшно, а смешно. Тоже «с», но не то.
Джастин в итоге разработал довольно приличную легенду. Мы много раз встречались, подолгу сидели, играли в «адвоката дьявола». Я пытался ловить его на всяких мелочах, а он должен был выпутываться из любой ситуации, сохраняя при этом образ негра, которого преследовали на Украине. Нельзя отвечать на вопросы едко, нельзя слишком умно, нельзя риторически, нельзя двусмысленно, нельзя долго думать над тем, над чем думать долго нельзя. Нужно помнить даты, места, имена. Учебник для работников иммиграционной службы подчеркивает, что правда всегда конкретна, а ложь, наоборот, — обща, размыта. Необходимо показать страх: если ты не боишься, то убежища не получишь. Страх не должен быть параноидальным, он должен иметь корни в реальности.
Не удивительно, что, проведя столько времени вместе, мы с Джастином сдружились. Есть виды деятельности, которые особенно сближают, и игра в «адвоката дьявола», безусловно, к ним принадлежит. Адвокат дьявола обязан подвергать сомнению любое заявление противника, ничего не принимается на веру. Мы часто сидели с Джастином на лавочке в парке Форт Трайон, одном из самых красивых парков Нью-Йорка, и играли в «адвоката дьявола», попеременно меняясь ролями. Однажды Джастин спросил, почему такое замечательное упражнение на логику называется игрой в «адвоката дьявола».
Я рассказал ему, что в 1587 году Папа Сикст V ввел должность адвоката дьявола, в чьи функции входило оспаривать и подвергать сомнению любые заслуги кандидата на канонизацию. Чтобы быть канонизированным, полагалось совершить чудо. У кандидата на канонизацию был свой адвокат — «адвокат Бога», который объяснял, почему совершенное кандидатом действие должно быть квалифицировано как чудо. Адвокат дьявола, будучи более скептическим персонажем процесса, объяснял «чудо» либо как случайность, либо как явление природы, подчиненное физическим законам.
— Неужели церковь до сих пор играет в такие игры? — спросил Джастин.
— К сожалению, нет. В одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году Папа Иоанн Павел II отменил эту замечательную игру, и причисление к лику святых приняло чуть ли не массовый характер.
— Меня в Гарвард зачисляют, кого-то к лику святых причисляют. То, что когда-то было трудным, стало легким. Но продолжим нашу игру. Итак, ты Джастин, а я работник иммиграционный службы. «Вы говорите, что поехали на водохранилище в компании школьных товарищей. Не эти ли самые, как вы их называете, «товарищи» подвесили вас вверх ногами в лесопарке всего двумя месяцами раньше?»
Проходившая мимо еврейская старушка оглянулась и перекрестилась.
Когда я решил, что Джастин знает легенду и может гармонично с нею жить, я отправил в иммиграционную службу его ходатайство о политическом убежище. Мы провели несколько месяцев в ожидании вызова на интервью, периодически встречаясь,
Наконец Джастина вызвали на интервью. Высокий, красивый, в светлой рубашке, темных брюках и синем блейзере, он выглядел лучше, чем негр с агитационного плаката. Все сто тридцать пять пунктов ай-кью сверкали на его высоком лбу. Потрясающая белоснежная улыбка. Два абсолютно родных языка — русский и английский. Приглашения из Гарварда, Корнелльского и Колумбийского университетов, Йеля.
Мы сидели в приемной и ждали, когда нас позовут. Вокруг располагались некрасивые албанцы в шерстяных брюках и грязных кедах, африканки с оттопыренными попками и разными предметами, вставленными в волосы, несколько поношенных евреев из Молдавии и Белоруссии, не успевших или не захотевших иммигрировать в общем потоке, конечно же низкорослые китайские фермеры, якобы притесняемые политикой контроля за деторождаемостью. Я посмотрел на Джастина. Он весь сник. Лицо побледнело, от улыбки не осталось и следа, он придвинулся, почти прижался ко мне. Он сказал что-то шепотом, но я не расслышал. На губах у него появилась серая накипь. Я взял его за руку и сказал:
— Не бойся, это начинает светиться второй план, это именно то, что нам нужно. Да, забыл сказать: если спросят, чем собираешься заниматься, не надо рассказывать про Гарвард и Йель. Перед тобой может сидеть человек, чьи родители читать и писать не умели, а он сам с трудом закончил двухгодичный колледж. В общем, соориентируешься на месте, но не перегни палку.
Прошел час, нас все еще не вызывали. Я рассматривал будущих граждан США, сидевших в зале. Не надо было быть Ломброзо, чтобы понимать, что ни один из них не принесет никакой пользы стране, а многие скорее всего принесут вред. Из всей толпы только Джастин представлял человеческую ценность — как будущий специалист, как законопослушный гражданин, как налогоплательщик. В том, что Джастин будет зарабатывать много, а следовательно, и много платить налогов, я не сомневался. Периодически открывалась дверь, выходил работник иммиграционной службы и выкрикивал, страшно коверкая, очередное имя. Обычно никто из сидящих в зале на вызов не реагировал. Имя выкрикивалось снова, на этот раз с иным ударением. На третий или четвертый выкрик человек и имя находили друг друга.
Поскольку фамилия Джастина была абсолютно саксонской, признали мы ее сразу. В дверях стоял пожилой негр с папкой в руке. В папке, очевидно, было дело Джастина. Как и все работники иммиграционной службы, одет негр был бедно, но в отличие от многих своих коллег наш негр был обут в туфли, а не в черные сникерсы. И галстук его был повязан не поверх фланелевой клетчатой рубашки, как у агронома совхоза, а поверх белой сорочки. Негр поздоровался и пригласил следовать за ним.
Кабинет интервьюера всегда небольшой. Стол, сбоку компьютер на подставке, стул для самого интервьюера и два стула напротив. На стене полка, на ней пособия по иммиграционному праву, внутренние распоряжения и прочие скучные документы. На столе или на полке фото интервьюера в кругу любимых членов семьи — супруги, детей, внуков, рядом табличка с его именем и фамилией. К одной из стен прикноплен небольшого размера американский флаг. Нередко в интерьере можно обнаружить предметы юмора — газетную вырезку с карикатурой, приклеенную липкой лентой к стене, или кофейную кружку со смешной надписью типа «Иди к черту, сегодня понедельник». Встречаются мелкие сувениры от благодарных соискателей на статус политического беженца — русские матрешки, индийские фигурки, вьетнамские плетенки, китайские трубочки с кисточками. Поскольку ни о каком подношении лично интервьюеру не может быть и речи, то, наверное, все эти нехитрые подарки распределяются в равных дозах между работниками.