Дурацкий способ

Эллин Стенли

Месяц спустя, когда вновь началась регистрация избирателей, Хаустон позвонил владельцу магазина и уговорился с ним встретиться в два часа дня. Когда он приехал, ему сказали, что торговец только что отбыл по делам из города. Да, сэр, срочная поездка!

Тогда Хаустон обратился ко второму лавочнику, у которого он покупал сорочки и нижнее белье. Здесь дело подвигалось с такой же скоростью. Торговец заявил, что он не знает достаточно хорошо Хаустона, чтобы «судить о его репутации», но если ему позвонят из банка или почтовой конторы,

то он с удовольствием поручится за него… Однако, когда бы управляющий почтовой конторой ни звонил, торговца не оказывалось на месте. Только управляющему банком, наконец, удалось поймать его, и они договорились о встрече в избирательной комиссии, членом которой был управляющий.

— Я понимаю, вы ходатайствуете за Ричарда Хаустона, который последние три года или около того работает в школе. — сказал управляющий, — но Хаустон не владеет ни собственностью стоимостью в триста долларов, ни сорока акрами земли.

— А-а-а, я-то ничего об этом не знал, — сказал торговец.

Хаустон снова повторил свое толкование статьи, что требуется одно из двух: или имущество или высшее образование.

— Что-о? Да кончи вы хоть Гарвардский университет, если у вас нет на триста долларов недвижимости, то вас нельзя внести в списки избирателей, — возразил торговец.

Хаустон извинился перед лавочником за то, что отнял время, на что тот сказал шутливо:

— Придется вам где-то купить сорок акров земли или же какой-нибудь дом за триста долларов. Что вы теперь собираетесь делать?

— Собираюсь зарегистрироваться в качестве избирателя, — ответил Хаустон. — В конституции США есть положение, согласно которому можно потребовать установления своих избирательных прав.

Хаустон был частично удовлетворен за свое долгое хождение тем удивлением, которое отразилось на лице торговца.

Вместе с двумя своими коллегами, также разбиравшимися в законах и конституции, Хаустон снова направился в окружную избирательную комиссию, чтобы окончательно прояснить вопрос об избирательных правах. Женщина-регистратор заявила, что уже кто-то до них интересовался этим вопросом и что «у нее есть книга с записями». Хаустон и его коллеги сказали ей, что имущественный ценз является альтернативой образовательному, что требуется одно из двух: или то, или другое.

— Ну, нет, — возразила та, — вам нужно обязательно иметь еще недвижимость.

— Когда была принята поправка к конституции, требующая наличия обоих цензов? — спросили ее.

Но этот вопрос остался без ответа.

С выражением торжества регистраторша прочла второй пункт статьи:

«…Владелец или муж женщины, являющейся владелицей… сорока акров земли или другого имущества, личного или недвижимого, облагаемого налогом на сумму триста и более долларов…»

Тогда ее попросили огласить первый ценз.

Женщина неохотно исполнила это требование. Другая регистраторша — белая проворчала:

— Пусть относительно вас избирательная комиссия вынесет

свое решение, а мы вносим в списки избирателей только тех, кого мы хотим.

По первому пункту статьи требовалось умение «читать и записать любую статью Конституции Соединенных Штатов Америки на английском языке, постоянно заниматься каким-то законным промыслом или трудом в течение двенадцати месяцев, предшествующих моменту обращения с просьбой о регистрации в качестве избирателя и т. д.». В качестве союзного слова, связывающего первый пункт статьи конституции со вторым, стоял союз «или».

На вопрос Хаустона, что сей союз означает, регистраторша ответила, что он означает «кроме того». Она обосновывала свое толкование указанием генерального прокурора. На просьбу Хаустона и его товарищей показать им это разъяснение генерального прокурора им ответили отказом. Вместо этого всех троих возмутителей спокойствия направили в суд, где судья, будучи спрошенным, что означает в этой статье конституции союз «или», решительно заявил, что этот союз — союз соединительный.

«Вам нужно иметь имущество, а также быть грамотными», — вот что ответил судья.

Регистраторы по крайней мере ссылались на указание генерального прокурора, а судья свое решение вообще ничем не обосновывал. Когда его спросили: «все ли зарегистрированные в списках избиратели имеют собственность на триста долларов?» — судья уклонился от ответа на этот вопрос и выразил свое недовольство, заметив, что просители хотят его поссорить с избирательной комиссией, а так недолго и самому лишиться избирательных прав.

Вопрос: «Какие дальнейшие шаги нам следует предпринять в защиту наших конституционных прав?» — оказался той последней соломинкой, которая сломала спину верблюду.

«Выясняйте сами!» — загремел судья и скрылся в своем кабинете, служащем одновременно и совещательной комнатой для присяжных.

Спустя некоторое время, пока Хаустон был занят подготовкой бумаг для подачи апелляции в вышестоящий окружной суд, чтобы уточнить и внести ясность в вопрос о цензах, ему сказали, что в его отсутствие ему звонили из избирательной комиссии. Другой звонок от лица, пожелавшего остаться неизвестным, но «связанного с судьей», сообщил Хаустону, что он может зарегистрироваться в качестве избирателя.

Когда он пришел в канцелярию комиссии, там поднялся настоящий переполох. Одна из чиновниц, выглянув из двери, воскликнула:

— Он здесь!

Председатель комиссии был страшно вежлив и предупредителен.

— Мы решили внести вас в списки избирателей, — заявил он.

— Очень вам признателен, — ответил Хаустон.

Удостоверение на право голосования было подписано и датировано на день раньше того, когда судья вынес свое решение относительно разделительного союза «или».

После этого Хаустона попросили найти заранее двух «хороших людей» — жителей этого города, которые могли бы поручиться за него.