Дураки
Шрифт:
— Вот она подменила ручки на карандаши, а потом сама и устроила скандал.
Сейчас, вспоминая, всхлипывает:
— Я вам звонила, а вас нет. Нужна была пресса. Теперь поздно... Я им сказала, что все равно в суд подам...
Успокоил ее, как мог. Все, что нужно, сделано: в таких условиях они химичить побоятся.
Что же она контролировала? За что так переживала? Может быть, за какого-то своего депутата? Нет. В том-то и дело, что на этом участке шел Галков. Здесь общественность сражалась «против»...
Что это? Ненависть к Галкову? Может быть, личная обида? Чувствуется
Но дальше совсем неожиданное.
— Ну ладно... Я вам еще хотела рассказать...
С утра Оля забежала к знакомой старушке, та болеет, голосовать должна дома, надо было объяснить, что к чему. Провела работу. Сейчас, уже по пути сюда, забежала проверить, как там дела. Старушка рассказывает, приехал человек, привез урну, вручил бюллетень. Здесь, говорит, бабуся, две фамилии, одну надо вычеркнуть, другую оставить. Вычеркивайте эту. И показывает пальцем фамилию Галкова.
Самое невероятное, что приезжал к бабусе... тот самый мужик, что выталкивал Олю с участка взашей. На людях высучивался, а оставшись один, за это вот свое публичное высучивание и отомстил.
Активисты из архитекторов не поленились — произвели самодеятельное исследование. В начальнических домах, где «пыжики», против Галкова проголосовали почти все. На людях — «за!», наедине с собой — «против»... Все-таки понимают: кого выберешь, с тем жить. А непонятно это только последним дубам, которые и в сауне парятся, как подметил Стреляков, не снимая трусов при подчиненных.
Агитировали за Галкова, поддерживали линию, стояли твердо, даже химичили, но вот когда вскрыли урну, высыпали бюллетени на стол, вдруг все бросились, суетливо разгребая, как в школьной лотерее, когда мальчишки хватают счастливый билетик.
— Ой, бля! — не удержался при дамах один из членов комиссии, человек пожилой и вполне партийный. — Так онже не прошел!..
И все засмеялись... С нескрываемым облегчением. Все — позади. Все сделали, чтобы обеспечить его победу, но вот наконец все кончено, и он не прошел.
Но узнал я об этом лишь назавтра, уже в Москве, торжествующей и оттого слабо разделявшей наше провинциальное ликование. Там в народные депутаты прошел Борис Николаевич Ельцин.
Здесь мой приятель журналист Боря Пушкин скептически заметил:
— Боюсь, что наша победа будет слишком сокрушительной. Как в Китае над воробьями [22] .
Едва вернувшись из столицы, наткнулся на Василия Павловича:
— Какие будут указанияпо нашему округу? Мы как-то не в курсе.
22
Сейчас это мало кто помнит. С воробьями в Китае боролись все — бегая по полям с трещотками и не давая им передохнуть, пока, обессилев, те не падали. Едва покончили с воробьями, как начались нашествия саранчи: воробьи, оказывается, уничтожали ее личинки.
Я
— Какие указания?
— Прошло два кандидата... Ну, на повторные выборы. Кого будем поддерживать?
Кого поддерживать? Мне кажется, очень серьезный мужик Вячеслав Владиславович Тушкевич, физик, профессор. Я его знаю давно — по тем временам человек прогрессивный, да и сейчас программа вполне соответствует. Мы с ним на митингах не раз встречались... Но это мое личное мнение...
— А от руководства какие установки? Вы там поближе. Не будет разногласий?..
Снова мы внутри круга. Снова нужны установки, указания, вышестоящие мнения. Неужели это с нами навсегда: даже самостоятельность — от источника свыше?
Мне еще предстоит это увидеть на учредительном съезде Народного фронта.
В перерыве на сцену потянулся народ.
Один из самых активных, молодой парнишка, что-то пытался сказать Позднему. Но тот, отбиваясь, шел к выходу — дела. Тогда он потянул за рукав его заместителя Витуся Говорку. Тот вежливо улыбнулся, высвобождаясь, — сейчас не до этого. Даже профессор Юра Ходыкин был занят...
— С кем из президиума я могу переговорить?
— Не сейчас, не сейчас. Позднее... Сейчас все заняты: резолюция, порядок ведения, протокол...
Все заняты, всем не до него.
Но этим же семьдесят лет и без них занимались. Собрания, съезды, протоколы, резолюции, стройки, коллективизация, война, целина, возрождение, ускорение, гласность...
Когда же Ванечку выслушают?
1988-1989
артефакт
На двух автобусах прикатила комиссия. По вторичному использованию строительных материалов— так они назвались. Солидные люди, прилично одетые, с ними дамы, ходили, производили обмеры, считали, записывали. Тут же решали, на что пойдет снятый с крыш шифер, сгодится ли черепица, как можно использовать кирпич с разобранных стен...
Мельницу кто-то предложил развалить на дрова, но начальник районной милиции, коренастый, с двумя просветами на погонах серой жеваной шинели и простодушным лицом крестьянина, высказал сомнение: дрова, мол, неважные, да и кому она мешает? Ведь красиво...
Действительно красиво — с этим невозможно было не согласиться, несмотря на промозглость серого дня, гнусный дождь, осенний ветер и всю мерзостность их миссии.
глава 1
ветряк
Ветряк возвышался на взгорке, придавив своим могучим телом фундамент из дубовых бревен, побуревших от времени, со светлыми вставками искусно подогнанных свежетесаных стволов.
Темная махина поскрипывала на ветру, чуть покачиваясь, подрагивала массивными, в двадцать метров махом, крылами, почти касавшимися земли, и была похожа издали на большую птицу, присевшую передохнуть. Взгромоздилась на взгорке, опершись на хвост поворотного дышла с распорками, а залетела из совсем иных — давнишних, забытых, мифических — времен.