Дураки
Шрифт:
Грубовато буркнув что-то в ответ на приветствие и не предложив присесть, он перебил Дудинскаса уже на третьей фразе, требовательным жестом забрал у него копию решения райисполкома, недоуменно уставился в нее, потом поднял голову:
— Что за чушь?! Чего это они на тебя так наехали? По чьей команде, ты хотя бы знаешь?
«Ваньку валяет, — со злостью подумал Дудинскас. — Сам небось команду и отдал, теперь строит из себя невинного дурня».
Не дождавшись ответа, Павел Павлович обрубил:
— Завтра буду. Надо на месте смотреть.
Такой поворот Виктора Евгеньевича вполне устраивал.
—
— Знаю я дорогу...
Всем известно, какое огромное хозяйство успел прибрать к своим ручищам этот грубоватый, но невинный на вид, как медвежонок, бывший районный руководитель, заматеревший от масштаба. Как напористо взялся все перестраивать, ремонтировать, реорганизовывать — и городские офисы, и дома отдыха, и заповедники, и правительственные дачи, и типографии, и базы, и магазины, и рестораны, и казино, и лесопилки, и показательные колхозы... При этом он очень по-детски обижался на то, что щелкоперы в прессе не называли его иначе, как президентский завхоз.Какой он завхоз — третье, точнее, второе лицо в государстве! Десятки тысяч людей в подчинении, главные управления, управления, заводы и колхозы, турбазы и музеи...
Заведующий Хозяйством ВсенародноизбранногоПавел Павлович Титюня приехал в Дубинки с другом детства, которого тоже звали Павел, оба прибыли с женами. На фоне хорошо одетыхжен оба выглядели скромно.
Когда подходили к мельнице, где Виктор Евгеньевич их поджидал, они вдруг застыли в изумлении. Потом, повернувшись друг к другу, хором произнесли, как клоуны в цирке:
— Павел... Это же... Наша!
И даже прослезились.
«Все здесь ваше», — не без злорадства подумал Дудинскас.
Но оказалось невероятное: мельница была из их родной деревни. Или из соседней. В юности они даже мечтали ее восстановить.
Нет, Павел Павлович не стал Виктору Евгеньевичу помогать, хотя назавтра его жена Валя снова приехала в Дубинки с целой горой экспонатов. Притащила почти все, что они, перебираясь из деревни в город, привезли с собой и что она сохраняла бережно, надеясь на возвращение. «Сам» же, возбудившись Дубинками до слез («Чего ж раньше не позвали?!»), просто перестал ими интересоваться, так и не сознавшись, что раньше— интересовался. Но никого из Службы контроля, полностью ему подчиненной, как и почти все службы, больше не теребил, не подгонял.
Этого было достаточно: как известно, по второму началу термодинамики, без воздействия внешних сил энтропия возрастает, а энергия уменьшается. Так, без подстегивания, без подпитки сверху затухает и энтузиазм любого наезда.
За столом Павел Павлович вел себя столь трогательно, так искренне удивлялся и досадовал, как это его и вором все считают, и бандитом, которого надо бояться, что супруга его даже всплакнула.
— Смотрят на нас, как на зверей, — сказала она, на Пал Палыча с нежностью посмотрев.
И такая тут в нем обнаружилась теплота, что не на бандита он стал похож, зыркающего, что бы где стырить,а на безрогое молочное теля. С глазами, полными слез —
— Об этом же он и говорит! — выразительно вздохнула Валя. — А они только ерничают. Да вы не улыбайтесь!..
Улыбнулся Виктор Евгеньевич нечаянно, вспомнив недавнее высказывание пастуха,процитированное мальцевской газетенкой:
«Жить наш народ будет плохо, но не долго».
Но в конце концов он расчувствовался.
Под воздействием выпитого и трогательных речей совсем уверился, что все на Пал Палыча навешанное газетными щелкоперамисплошная липа. Хапает он, конечно, много, подгребая везде, где плохо и пусть даже не очень плохо лежит, но нахапанное ведь тут же тратит. На их же, олухов царя небесного, собственное благо.
Тут Виктор Евгеньевич и предложил Пал Палычу... переименовать его хозяйство, а значит, и должность во что-то другое, более соответствующее,чтобы избавиться от этого обидного словца «завхоз». Ведь не министерство у него в подчинении, а целый Совмин, прямо комитет национального спасения!— Виктор Евгеньевич старался говорить на понятном языке. — Переименовать, и все тут, сразу сняв публичные упреки.
Пал Палыч оживился, ловкость писательской мысли он сразу оценил.
И за это, вконец расчувствовавшись, даже что-то положительное на письме Виктора Евгеньевича, заранее им подготовленном, черкнул, переадресовав его в область. Правда, попросил письмом не размахивать, постараться, чтобы прошло оно тихо и без регистрации, раньше времени чтобы не всплывало и в случае чего его не засветило.
Эта вот тайная резолюция и придала решимости новому председателю облисполкома Вас-Васу Васькину.
Назавтра в Дубинки прикатили «хлопцы» Пал Палыча — советоваться, как бы это их посимпатичнее переименовать, из чего Виктор Евгеньевич заключил: высказанное им предложение не выветрилось с похмельем.
Но дальше этого дело не пошло. И можно предположить только одну причину, по которой такой замечательной придумке не суждено было воплотиться. ХозяинуПал Палыча она не понравилась, а наоборот, его насторожила.
Какой же хозяиндобровольно отодвинет от себя такой солидный кусок, кто допустит такое! ХозяинПавла Павловича, тоже крестьянин, даже на уровне инстинктов, в подсознании, не мог такого допустить. Тем более что речь шла не о какой-то ненужности, а об огромном хозяйстве, приносящем службе Всенародноизбранногоникем не контролируемый доход.
А от кошелька кто же дистанцируется, пусть даже в названии?
Нет, называлось правильно: разве все, чем денно и ношно занимается Павел Павлович, не есть хозяйство Всенародно-избранного?Как, впрочем, и все остальное.