Дурная кровь
Шрифт:
Бабка и не шелохнулась от шумных приготовлений, лишь всхрапнула лишний раз.
А вот Талла отчётливо дрожала, жалась к Верду, норовя схватить его то за рукав, то за штанину:
— Что будет, если они сюда ворвутся? Их много? А что нам делать?
— Молиться, дитя, — смиренно напророчествовал Санни, на всякий случай проверяя остроту ножей в доме Руты и примериваясь к топору. Боги Богами, а железо всё ж имеет больший вес в споре с нечистой силой.
— Эй, — с несвойственной для себя нежностью Верд отвёл дурную в сторонку, усадил, сам опустился перед нею на корточки, заглянул в синие глаза, —
Колдунья активно закивала: ещё как испугалась!
Он убрал упавшую на её лицо чёлку, но та сразу же непослушно легла обратно. Поймал острый подбородок и неумело улыбнулся. Мало на кого рожа Верда действовала успокаивающе, особенно когда он так скалился, а шрам пролегающий от левого глаза через подбородок, отбрасывал кривую тень. Но Талла улыбнулась в ответ.
— Ты же шваргов не побоялась! И оглоедов. Ты же дурная… смелая!
— Шварги — не люди…
— Эти тоже уже давно нет. Просто чья-то злая воля подняла их из земли. Но в мертвяках ничего человеческого не осталось. Они не чувствуют боли и сожаления. Только голод. Их нечего жалеть и их нечего бояться.
— И им нельзя помочь? — сверкнули надеждой синие глаза.
— Нельзя. Они своё уже отжили. Но знаешь, что?
— Что?
Поддавшись чему-то чуждому, лёгкому и смешливому, наёмник коснулся губами лба девушки и пообещал:
— Я ни за что не позволю им тебе навредить.
— И Санни?
— И Санни не позволит.
— Нет, — колдунья замотала головой, — ты и Санни тоже от них защитишь? И бабу Руту?
Охотник скептически приподнял брови. Санторий носился по избе в поисках всего, что могло бы сойти за оружие, и движения его всё больше напоминали паническое бегство, а не оборону. Однако ж не прятался, не пытался припустить к лесу и не тратил время на молитвы. Готовился сражаться. Самое время бы его под шумок скормить нелюдям…
Верд усмехнулся:
— И их тоже. Обещаю.
На улице глухо щёлкнул капкан, а последовавший за ним нечеловеческий крик-рык сообщил, что щёлкнул он не вхолостую.
— А-р-р-р-ра! Аргх! — пыхтели снаружи.
Снег скрипел под разлагающимися стопами, воздух словно сгустился, давил на маленькую избушку с тонкими стенами. Ещё щёлчок и клац. На этот раз без вопля. Два разряженных капкана. Сколько их ещё раскидано по двору? Уберегут ли они от мертвяков или только отсрочат неизбежное?
Верд потушил свечу и на цыпочках подкрался к окну. Прильнул спиной к брёвнам у подоконника, не выпуская меча, выглянул в ночь.
Много. Их там очень много — целое кладбище! Тёмные фигуры, шатаясь, падая и вновь поднимаясь медленно и неуклонно двигались к живительному теплу, которого сами давным-давно лишились. Иногда срабатывали ловушки, и мертвяков становилось меньше. Но от деревьев неотвратимо отделялись новые.
Мертвяк — не шварг. Убить его легко, клинок разделяет полусгнившее тело, почти не встречая сопротивления. Но тварей много, и страшны они отнюдь не острыми зубами и не могучей силой. Один укус, царапина ногтя, налитого ядом мертвеца, — и вскоре армия трупов пополнится ещё одним. Правда, уже не ходячим, а замершим на веки вечные.
Тронутая тленом рука полоснула по окошку, перечеркнув витые морозные узоры. Талла вскрикнула и сразу закрыла рот ладонями.
Что-то свистнуло, разбило окно, покатилось по полу. Мёртвые белые зенки уставились в потолок, а рот всё продолжал открываться. Колдунья завизжала, вскочила на стол, и почти сразу, точно отвечая на крик, зарычали, заколотились нелюди. Срывая лоскуты кожи, мертвяки полезли внутрь, расширяя прореху.
— Живо на печь! — гаркнул наёмник, разделяя на части ломящихся в дом нелюдей. — Да не ты! Санторий, чтоб тебя! Вход стереги! Дурная, на печь!
За волосы подхватив мёртвую голову, охотник вышвырнул её на улицу, ещё и сбил нескольких нетвёрдо держащихся тварей, слепо тыкающихся один в другого.
— Я случайно! Простите… Я… Я… Они же люди! — дурная с трудом сдерживала рыдания, плечи её ходили ходуном. — Они мёртвые люди!
— Зато мы живые! — Верд высунулся, чтобы снова рубануть особенно расторопных мертвяков. Воспользовался секундой, подскочил к колдунье, снял со стола, порывисто обнял: — Всё хорошо, дурная! Так просто не помрём! Главное, не высовывайся! — и шлепком направил к печи.
— Это мы пока что живые! — Санторий метко ткнул ножом в щель у косяка. Лезвие с чавканьем вошло во что-то мягкое и вновь показалось уже испачканным зеленоватой, чуть светящейся в полумраке слизью. — Они в сенях!
— Держи!
— Лови!
Только и успевали мужчины командовать, перебрасываясь оружием. Верд всадил в пустую глазницу ручку поварёшки. Мертвяк отшатнулся, мешая толпе таких же уродцев, задевая торчащую из головы ложку, но не догадываясь вырвать её.
— Ой, мамочки! — подбадривая саму себя, колдунья бросилась к окну, с размаху выплёскивая что-то из котелка во двор. Снег зашипел, плавясь, мертвяки шарахнулись от горячих углей, попытались сбежать, но, наступая на обжигающие чёрные комки, лишь падали и попадали в ловушку капканов.
— Сказал же, на печь! Прячься, дура!
— Сам дурак! — привычно отбрехалась Талла, нагребая ещё углей из печи.
Смятые морды, боле не похожие на человеческие, отделённые от тел конечности, когтями впивающиеся в доски пола… Девчонка зажмурилась, припечатала каблуком кисть, живущую отдельно от хозяина, подцепила кочергой, выбрасывая из дому.
— Ты же боялась, дурная! — напомнил наёмник, по пояс высовываясь в окно, чтобы разогнать врагов. Сам отобрал котелок у колдуньи, обжигаясь, расшвырял угли, отпугивающие нечисть.
— И что с того? Отсиживаться теперь?
— Да! — хором подтвердили Санторий и Верд.
— Нет уж, дудки! — кочерга сверху вниз опустилась на срывающего щеколду мертвяка, уже наполовину всунувшегося в избу. Санни, придерживающий дверь из последних сил, вытер холодный пот со лба и ножом отсалютовал спасительнице.
— Ну и молодёжь пошла, — сварливо донеслось с полатей. — Кабы мой дед-покойник видел, чаго вы тут натворили, сходу бы вытурил на мороз!
— Скоро у него такая возможность появится, — мрачно заметил Верд, прикидывая количество тварей снаружи. — Ещё немного — и мертвяки как раз сюда вломятся…