Дурная слава
Шрифт:
— Вы должны были проверять резервуар на Ред-Бютт, а это почти в миле отсюда.
Ее напряжение передалось лошади, и теперь та нервно переступала с ноги на ногу.
— Эта часть ранчо мне незнакома. И я решил, что стоит оглядеться и познакомиться с ней поближе, пока я здесь.
Объяснение выглядело вполне правдоподобным, но он не был уверен, что оно ее убедило.
— Куда вы собрались?
Она помедлила минуту, явно решая, что ей ответить. И прежде чем заговорить, она долгим взглядом посмотрела ему в глаза. От этого взгляда он испытал прежнее
— Я поехала посмотреть на кобыл с жеребятами, — ответила Иден, но от нее не укрылись отчаянные усилия Киннкэйда скрыть желание, столь жадно и неуемно светившееся в его глазах.
Она ощутила жар его томления, и тотчас же ее собственное тело ответило на него смятением. Она ждала, что это чувство сменится страхом, по ее телу пройдет волна отвращения и неприятия, — слишком свежи были ощущения, пережитые ею в амбаре. Но она испытывала сейчас только трепетную потребность в нем и мучительное, хоть и странное для нее самой, желание, отзывавшееся в ней болью.
— А где кобылы? — спросил он и посмотрел в ту сторону, куда направлялась она.
— В полумиле отсюда есть горная долина. Обычно я нахожу их там.
И в эту минуту ее лошадь резко повернула морду к еще неясно видной точке на горизонте за горным кряжем и звонко заржала. Оглянувшись, Иден заметила всадника на крутом изгибе горной седловины, примерно в двух сотнях ярдов от них. Всадник направил лошадь через гребень холмов и исчез из виду, но Иден успела узнать в нем Винса. Она посмотрела на Киннкэйда, потом на заслон и догадалась.
— Так вы думали, что это Винс, — сказала она. Минутой ранее Иден считала, что Киннкэйд, разглядев ее издали, хотел встретиться с нею. От разочарования и досады она вспылила: — Значит, вы сидели в засаде, поджидая моего брата, верно? Почему? Что он вам сделал?
Киннкэйд дотронулся пальцем до незажившего ушиба на правой щеке.
— Не я это начал, — ответил он.
— Но вы решили это закончить, верно? — Гнев и горечь послышались в ее тоне. — Правы вы или нет, но сейчас самое главное для вас — дать сдачи. И пока вы не сокрушите его, не успокоитесь.
— Вы говорите обо мне или о Де Парде?
Иден мгновенно побледнела и, ударив лошадь хлыстом, резко тронулась с места. Киннкэйд тут же последовал за ней, и они поехали рядом, бок о бок.
Оба не обменялись ни единым словом, пока ехали через пестрые заросли можжевельника. По другую сторону холма дорога сужалась, и Киннкэйду пришлось поотстать и ехать позади Иден. Так, гуськом, они взобрались на каменистый склон ущелья, но теперь царившее между ними молчание уже не было таким тягостным и враждебным.
Наверное, таково было воздействие этой земли: ее тишина и умиротворенность передавались и людям, усмиряя даже такое чувство, как гнев. Просторы земель Невады с их зубчатыми грядами гор, угловатыми холмами, поросшими полынью долинами и пурпурными каньонами отличались красотой и невозмутимостью. Этот край влипал тишину и покой в тех,
Даже за то недолгое время, что Киннкэйд провел на этих просторах, он не смог избежать чар бесстрастной Невады. Его взгляд, блуждавший по скалистым вершинам гор и широкой пустынной равнине с ее извивами и изгибами, сосредоточился теперь только на Иден, ехавшей впереди.
Плечи ее были совершенно прямыми, бедра слегка покачивались в такт движению лошади. Киннкэйд незаметно наблюдал за ней. Во многом Иден походила на этот край: она была такой же сильной и решительной и при этом такой же переменчивой — она источала то жар, то холод, и еще ей, как и этой земле, была присуща не сразу заметная глазу хрупкость.
Но сильнее всего в ней была любовь к жизни, которую нельзя было подавить ничем. И Киннкэйд, как никто другой из окружавших Иден людей, понимал и разделял эту жажду жизни.
Законы природы неблагосклонны к одиноким существам: одиночество бессмысленно и бесцельно. Потому-то природа заложила в нас ощущение неполноты, незавершенности, повелевающее нам стремиться к другим живым существам, потому-то и наполнила нас желаниями, которые могут утолить только другие живые существа.
Когда дорога снова стала шире, Киннкэйд поравнялся с Иден и они опять поехали рядом.
Через некоторое время им пришлось обогнуть выступ горы, и перед ними открылся широкий луг, угнездившийся высоко в горах, как в чаше. Вдоль берегов питаемого родником ручья росли тополя и ивы, а вода, струившаяся между деревьями, журчала какую-то нежную мелодию. В этой лощине паслись лошади. Киннкэйд насчитал девять кобыл, все они были с жеребятами. Из-за ив послышалось трубное ржание, и Киннкэйд заметил еще двух кобыл, ранее скрытых пятнистой тенью деревьев.
Лошадь Иден издала негромкое приветственное ржание, и жеребенок месяцев четырех от роду направился к ним. На полпути он остановился и встал на дыбы; его маленькие копытца забили по воздуху, ушки теперь были заведены назад, а голова откинута, и весь он выражал комичную для его столь юного возраста ярость и отчаянную готовность жеребца защищать свой табун.
Киннкэйда это зрелище позабавило. Он поглядел на Иден.
— Думаю, нам сделано предупреждение.
Уголки ее рта тронула улыбка, она тоже не осталась безучастной к этой забавной сценке и откликнулась на нее:
— Кажется, вы правы.
Крупная пятнистая кобыла заржала, успокаивая жеребенка. Но, видя, что он продолжает свои воинственные маневры, она рысцой приблизилась к нему и набросилась на ослушника — голова ее была низко опущена, а пасть ощерена. Как только жеребенок почувствовал первый нешуточный укус, он жалобно заржал и бросился под защиту остальных лошадей. Однако кобыла не дала ему побег жать к ним и, понукая его укусами, заставляла двигаться вперед. Жеребенок, опасаясь грозных зубов мамаши, какое-то время повиновался, но потом снова уперся, не желая двигаться с места, и в этот момент он выглядел очень похожим на недовольного, хмурого ребенка.