Дурная слава

Дейли Джанет

Иден улыбнулась:

— Не волнуйся. Теперь у тебя его много.

— Это чертовски славная вещь, — объявил Джек, одарив при этом всех присутствующих одним из самых многозначительных взглядов, на которые он только был способен. Затем он внимательно посмотрел на Иден: — Ты выглядишь иначе, чем прежде.

— Хочешь сказать, что выгляжу усталой?

— Не усталой, а другой. Тебя не было так долго. И ты изменилась.

Иден бросила на повара сердитый взгляд, потом перевела его на Киннкэйда.

— С твоими глазами творится

что-то неладное, старина. — Иден повернулась и направилась к фургону, ведя в поводу лошадь.

— У меня глаза как у орла, — объявил повар. — Смотрят далеко. Видят много. — Он заковылял вслед за Иден, таща за собой вьючную лошадь. — Эти глаза видели пыль от копыт твоего коня, когда ты была еще по ту сторону долины.

— Хватит! — перебила Иден. — Забери припасы и распакуй их.

— Никакого уважения к старшим. Это просто стыд и позор. — По обыкновению ворча, повар удалился.

Винс последовал за ним.

— Нет ли у тебя этого горького черного отвара, который ты называешь кофе? Я бы выпил немного…

Проводив глазами старика, Киннкэйд подошел к Иден.

— Ты знаешь, что он пьет этот ванильный экстракт?

— У нас никогда еще не было непьющего повара. По крайней мере, прикладываясь к ванильному экстракту, Джек может готовить. Но если у него не будет этого пойла, он перейдет на виски и запоя не миновать.

Подъехал Боб Уотерс.

— Где вы были? — спросил он. — Мы все гадали, что с вами стряслось. Я и понятия не имел, что вы вместе с Киннкэйдом и Винсом. И почему вы так задержались?

— Виновата, но не было возможности послать вам весточку. Кстати, я наняла нового работника. Его зовут Расти Уокер.

Услышав свое имя, Расти подошел к Иден.

— Это мой главный ковбой Боб Уотерс, — сказала она. — Вы будете работать с ним.

— Расти знает, как обстоят дела с Де Пардом? — спросил Боб.

Иден кивнула:

— Прежде чем снова прыгнуть в седла, следует выпить немного кофе. Ты тоже можешь к нам присоединиться и просветить нас насчет тех территорий, которые мы еще не осматривали. Я поеду вместе с вами. Нам надо кое-что осмотреть и проверить.

Теперь Иден снова стала Боссом с большой буквы. И вся во власти забот и дел — отметил про себя Киннкэйд. И это та самая женщина, которая каталась с ним на карусели, слизывала сладкую пудру от сахарной ваты со своих пальцев, восхищаясь утками, так страстно предавалась любви… Теперь она снова замкнулась в себе.

Меньше чем через тридцать минут они уже сидели в седлах и обшаривали окрестные холмы в поисках скота. Исконный и неизменный порядок их жизни восстановился.

Их поднимали с постели, когда небо было еще черно; они шли к фургону, чтобы быстро умыться. Мужчины брились, если у них хватало на это сил, и выпивали по первой, столь важной для них чашке кофе.

Подкрепившись сытным завтраком, они седлали своих лошадей в сумеречном предрассветном жемчужном освещении и выезжали до

того, как на горизонте появлялось солнце.

Как правило, возвращались они за полночь. Единственным, кто жаловался, был Винс, но он свел свои стенания до минимума; особенно это чувствовалось, когда рядом оказывался Киннкэйд: в каждом ожесточенном взгляде, который он бросал на него, сквозило раздражение. Однако под двойным надзором Киннкэйда и Расти Винс вел себя тихо и не доставлял хлопот. Впрочем, Киннкэйд не особенно об этом задумывался.

По мере того как шли дни, он ловил себя на том, что все меньше и меньше его мысли были заняты Винсом и все больше и больше он думал об Иден. Она снова стала боссом. К тому же боссом, который не только отдает распоряжения, но и подает пример. И если она понукала своих работников, то и себе спуску не давала.

Каждое утро Иден первой поднималась с постели, первой приходила на кухню, первой направлялась к лошадям и первой оказывалась в седле. Но последней возвращалась в лагерь, последней спешивалась, последней выбирала лошадь на завтра, последней ужинала и отправлялась спать.

Киннкэйд видел, как временами она валилась с ног от усталости, но тотчас же овладевала собой, встряхивалась и принималась за следующее дело.

Киннкэйд восхищался бы ею, если бы в нем не росла досада на то, как она вела себя по отношению к нему. Ни словом, ни взглядом, ничем в своем поведении, ни одной репликой Иден не показывала ему, что он когда-либо был для нее чем-то иным, чем просто работником с ранчо. Она вела себя с ним точно так же, как со всеми остальными. Ничуть не дружелюбнее, но и не холоднее.

Он убеждал себя, что все хорошо. Возможно, при сложившихся обстоятельствах иначе нельзя. И все же чем дольше это продолжалось, тем больше ему становилось не по себе. На исходе второй недели терпение его лопнуло.

С первыми проблесками света Киннкэйд начал седлать своего гнедого и услышал, как чуть поодаль под весом всадника скрипит кожаное седло. Он обернулся на звук и увидел Иден, заставляющую свою лошадь пятясь отъехать от импровизированной ограды из канатов.

Киннкэйд торопливо подтянул подпругу и вскочил в седло. К Иден тем временем подъехал Боб, и они с увлечением занялись обсуждением планов на предстоящий день.

На Иден была короткая джинсовая куртка, небрежно наброшенная на плечи, и ее всегдашняя шляпа, из-под полей которой виднелось несколько прядей волос, наспех перехваченных на спине лентой. Она уверенно сидела в седле, прямая и стройная; в посадке ее чувствовалась гибкость, сила и властность.

Но Киннкэйд слишком хорошо помнил ту, другую Иден, способную смеяться, любить и ненавидеть с одинаковым рвением. Помнил и не хотел, чтобы забыла она…

Сегодня Иден должен был сопровождать Эл Бендер. С трудом оседлав коня, он было направился к ней, но Киннкэйд повернул своего гнедого и перехватил его.