Дурнишкес
Шрифт:
Можно перебирать весь Сейм, всё правительство... и мы не обнаружим там и десяти процентов “не запачкавшихся”, по ландсбергистским понятиям, "коллаборационистов" - инженеров, строителей, учёных, создававших своим трудом такую промышленность и такое сельское хозяйство, которые нынешние святые не в силах уничтожить даже за пятнадцать лет. А я лично горжусь теми людьми, т.к. прекрасно знаю, что они сделали в прошлом и что они ещё могут сделать сегодня. Почему те новые пророки всегда переусердствуют, оценивая других? Потому, что они больны душевно, ничего не сумели сделать в прошлом и ничего не умеют делать сегодня. Народ уже почти разобрался с образом жизни наших карьеристов: раньше любая пропитавшаяся большевизмом богомолка шарахалась на несколько аршинов левее, чем того
Легко пророчествовать в идеальной лесной тиши над листом белой бумаги, тем более что люди, навеявшие те интересные мысли, разъезжаются, кто куда, и быстро об этих мыслях забывают; они с тобой спорить не могут, поэтому приходится возражать самому себе, фантазировать и оттачивать каждое слово.
Но вот незадача. В последние годы моя дача в Бирштонасе стала проходным двором, поэтому работать становится всё труднее и труднее. Посетители разные: друзья, незнакомые люди, курортники. И все обращаются почти с одним и тем же вопросом:
– Писатель, как дальше будем жить?
– Я не пророк.
Более сдержанные умолкают, а те, кто понаивнее, всё прижимают к стенке:
– Но ты же заваривал кашу...
Меня возмущает то, что литовцы ожидают ответа, словно милостыни, из чужих уст, никто из посетителей не говорит, что нужно предпринимать, чтобы эта несуразная жизнь хоть чуточку улучшилась, как противиться этому коллективному разгильдяйству, будто в издёвку названному независимостью. Один только А.Терляцкас при встрече высказал сущую истину:
– Витаутас, мы все знаем, что наша независимость - всего лишь формальность, настоящей как не было, так и нет. Но самое страшное, что все это знают, но никто не смеет громко об этом сказать.
Такую правду очень трудно выслушивать, но ещё больнее воочию наблюдать, как сегодня у тебя под боком безжалостно и методично уничтожают некогда процветавшую деревню Рудупис. В ней остался только один мужчина. Несколько сбежало, а пятеро повесились.
Я даже поставил памятник этой убитой деревне, т.к. всё произошло так, как когда-то писал поэт: "Была деревня, и нет её. Её не сожгли, её задушили оккупанты собственного производства".
Была деревня, был свой дом культуры, медпункт, ансамбль пожилых людей, этнографический коллектив, собиравший фольклор “лесных сувалькийцев”, была птицеводческая ферма, телефоны, пассажирский транспорт прибывал четырежды в день, дважды в неделю появлялась автолавка... И была школа, полная гомонящей детворы! Теперь нет ничего. Настолько ничего, что от воспоминаний звенит в ушах. Когда-то мы с председателем планировали устроить в школе литературный музей, т.к. в ней учился Юстинас Марцинкявичюс, неподалёку родились Витаутас Бубнис, лингвист Ионас Казлаускас и ещё несколько литераторов. Но школу закрыли, а потом и продали. Теперь дети топают семь километров в Пренай.
Не осталось бани, зато появились педикулёз и чесотка, оставшиеся старики, как до войны, купаются в кадках и то только летом, а если случится болезнь, пожар или ещё какая-нибудь беда, все летят ко мне, чтобы позвонить по телефону. Есть ещё один аппарат, у соседа, построившего здесь дачу, но дозваться до него можно только по выходным. Некогда обрабатывавшаяся вокруг земля заросла полынью, чертополохом, мои пчёлки вечно голодные. Если бы не липы, вереск да выступающая роса на листьях, вряд ли мне удалось бы сохранить хоть один улей.
Нет деревни. Находившаяся рядом турбаза, которая давала несколько десятков рабочих мест деревне и приносила миллионные доходы государству, сегодня уничтожена, словно фронтовым вихрем. Детские санатории, дома отдыха, пионерские лагеря распроданы, разрушены, закрыты или растащены по кирпичику. Бездействует комбинат бытового обслуживания, на
Жил неподалёку от меня мастер на все руки механизатор Альбинас Тамошюнас. Он и тракторист, и комбайнёр, и токарь, и сварщик и вообще необычайно трудолюбивый и услужливый человек. Если, бывало, кто-то среди ночи увязнет в снегу, он обязательно вызволит, у кого-то засыпало колодец - он вычистит, выровняет дорогу, соберёт обломки. Чуть что - помоги, Альбинушка! Насколько мне известно, он ни разу никому не отказал в помощи, он постоянно был в районе передовым пахарем и комбайнёром, за что награждён четырьмя орденами, был членом райкома. Один раз он увидел немецкую электромолотилку, а потом поставил в деревне более совершенное устройство собственной конструкции.
Мы не уставали удивляться:
– Альбинас, откуда это ты так во всём разбираешься?
– А как же иначе, ведь я окончил Молотковую академию в Бальберишкес!
– Так он в шутку называл обыкновенную школу трактористов.
– Он к моему колодцу сделал ворот, такой удобный, с подшипниками, противовесами - черпаешь воду и не чувствуешь.
– Сколько я должен тебе за труд?
– спрашиваю мастера.
– С погорельцев и новосёлов не беру, - отвечает.
И вот такой человек стал никому не нужным. У него отняли комбайн, трактор, культиваторы, словом, всю технику, даже пытались отнять собственноручно собранный из лома трактор “Беларусь”. В придачу, этого святого человека обозвали коллаборационистом, предателем народа. Уму непостижимо! Братья литовцы, или как там вас?! Как нам не ай-яй-яй? Неужели мы так и не научимся уважать друг друга? Однажды нужно выпрямиться во весь рост и поставить на место того пробравшегося к власти кагэбистского стукача Вэ.Вэ. фон Ландсбургаса, сделавшегося бичом нашего народа, и на все времена покончить с жульнически навязанным нам спором о том, кто в действительности был коллаборационистом - те, кто нас кормил и обучал, или те, кто на нас доносил и за 30 сребреников делал собственную карьеру? Неужели для подстрекателей раздора в народе в Литве не найдётся какая-нибудь новая Димитрава [15] , где они могли бы потрудиться в каменоломне?
15
Трудовой лагерь для заключённых.
Оскорблённый Альбинас поклялся мне:
– Я для этих хунвейбинов землю ногтями рыть не буду.
Пытался я устроить его в лесхозе, но и там за глаза хватало бывших механизаторов. Кроме того, Альбинас был гордым, знающим себе цену человеком:
– Писатель, если я сейчас никому не нужен только потому, что отдавал всю свою жизнь другим, и что мою голову уже тронула седина, то почему те мерзавцы должны быть нужны мне?
Сказал так и через несколько дней ушёл... Всё аккуратно сложил - документы, деньги, выходной костюм, белую рубашку, сберкнижку... Даже нож наточил на случай, если братья и сёстры надумают зарезать к поминкам кабана.
Ушёл! А на следующий день после похорон пришла ко мне его старушка-мать, не в силах вымолвить и слова.
– Мариона, что ещё случилось?
– Была в Пренай, заказала мессу, попросила освятить могилу Альбинаса, а ксёндз Ужупис говорит:
– За повесившегося - вдвойне.
Меня охватил ужас. Неужели и там, как и в Сейме, места подорожали вдвое? Неужели и Церковь никогда не пребывала у грани и потом не возрождалась?..
А сколько таких тихих резистентов нашей независимой Литвы или кормильцев нашего народа свёл в могилу идиотизм горстки политиков? Те потери мы как-нибудь сосчитаем, но куда пропала вся та армия саюдистов, борцов за свободу и независимость, клявшихся, что все мы - братья и сёстры, что все мы нужны Литве-отчизне? Куда сегодня попряталась наша порождённая селом интеллигенция, когда рушат её родные места и вершат надругательства над её родственниками? Неужели интеграция в Европу тождественна интеграции на кладбище?