Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания
Шрифт:
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
А я в Сочи… Сочи, как много в этом слове. Море, чайки, красивые девушки, классные друзья, веселые компании. 30 лет — прекрасный возраст. Тело работает как часы, французский язык и три высших образования радуют интеллект, служебная карьера в самом начале. И сейчас заслуженный отпуск. Поэтому надо отдыхать, загорать, качаться в тренажерном зале и плавать. И еще приятные мысли о том, что будет после отпуска — поездка в Новосибирск. У сестры ведь свадьба 13 сентября. Что подарить? Никак не могу придумать. Тут звонок из Новосибирска, и мама рассказала, что Таня с Сергеем уехала в путешествие в предгорья Алтая. «Вот молодцы, еще не поженились, а уже путешествия!» — первое что мне подумалось после этой новости. Я сидел на балкончике, жмурился на солнце, слушал звуки моря и пляжа, представлял горы
Ночью почему-то плохо спалось, было душно, казалось, что приближается гроза. Я ворочался на влажных и горячих простынях, открытая балконная дверь спасительной прохлады не давала, и я, находясь на грани сна и бодрствования, не мог найти покоя. И в тот миг, когда я наконец начал проваливаться в сон, меня словно подбросило на кровати от неожиданного шума хлопающих крыльев — по моей комнате, в темноте, под самым потолком, неразличимая, словно большая тень, металась птица. Она шумно била крыльями и не могла найти выхода из моей спальни. Я мгновенно, от страха, ледяными иглами ударившим мне в спину, вскочил и включил свет. Птицы не было. Была она или нет? Спустя даже столько лет я отчетливо ее помню и помню этот звук ее крыльев… и шуршание перьев по потолку, но до сих пор не нашел ответ на этот вопрос. Но тогда я почему-то почувствовал, что это дурное предзнаменование.
Я вышел на балкон и, пытаясь унять неожиданный для этой жары озноб, долго курил, глядя на безоблачное небо, яркую но-южному, красивую луну и на ее дорожку в мирно дремлющем море. Думал о мистике, о приметах и мне было не по себе. Казалось, что санаторий вымер, не кричали чайки, не ходили люди, не светились окна — ничто не нарушало спокойствия ночи. Лезли плохие мысли в голову… почему-то преимущественно о папе, о его здоровье. Почти под утро, когда усталость взяла свое, взглянув на начинающийся рассвет, я упал в постель и сразу провалился в сон. Что снилось мне всю ночь, я не помнил, но проснулся с воспоминанием одного сна — я пересыпал светлый жемчуг из ладони в ладонь, опять и опять, и мне показалось, что это снилось всю ночь.
Наутро я позвонил в Новосибирск и настоятельно убедил маму, чтоб не отпускала отца в различного рода сауны, куда частенько он в последнее время ходил с друзьями, чтоб он следил за здоровьем и носил с собой валидол. Сказал ей, что у меня плохое предчувствие. В этот день, ближе к вечеру, в соседний номер, с которым у меня граничили балконы, въехала симпатичная пара — импозантная мама и очень миленькая дочка, с красивыми голубыми глазами и ослепительной улыбкой. Но я так был измотан событиями прошедшей ночи, что, познакомившись на скорую руку через перила балкона и получив, после оценивающего взгляда старшей женщины, согласие отметить завтра их приезд «шампанским с персиками», я свалился почти в беспамятстве спать, достаточно рано для Сочи — в полночь. Спал опять беспокойно и утро встретил с воспоминанием о таком же сне, который был прошлой ночью — я пересыпал из руки в руку жемчуг. И еще… я проснулся с первыми лучами солнца и со странным ощущением холодка на спине… сосало под ложечкой, так как это бывает, когда смотришь вниз с высоты и думаешь о том, что будет, если сорвешься. Глаза еще были сонные, хотелось спать дальше, но, я сев на кровати, стал звонить маме. Ее голос был радостный и достаточно удивленно ответил на мой вопрос, что все в порядке. Я, немного успокоившись, сбегав на море и быстро сплавав до буйка, сходил на рынок и купил необходимое для обещанного «приема» — персики, виноград, арбуз, сыр и шампанское. Подумал и купил еще бутылочку коньяка. На всякий случай. Пока ходил между рядами зазывал-кавказцев, вдыхая ароматы пряностей и фруктов, машинально торгуясь, не мог отделаться от необъяснимой тревоги. Поэтому привычного удовольствия от «южного базара» не получил. Вернувшись поскорее в номер, сразу бросив у двери, не распаковав пакеты и даже не смыв под душем липкий пот от жаркого города, присев на кровать, стал опять звонить маме. Поговорили о том, о сем, я не стал уже спрашивать про дела, не стал опять рассказывать о своих предчувствиях, потому что это могло реально ее встревожить. Но
Успокоенный обещанием, я приступил к организации ожидаемой со вчерашнего вечера встречи. Выставив журнальный столик на балкон, на самое полуденное солнце, расположив вазу с фруктами и запотевшую после холодильника бутылку шампанского на каменном полу террасы в единственной там тени от моего кресла, я пригласил прекрасную соседку на этот импровизированный пикник. Разговор особо не клеился. Может, причиной тому августовская жара, может, то, что мы были мало знакомы, может, то, что в соседнем номере лежала на диване и смотрела телевизор ее мама, и мы отчетливо слышали его звуки, а может… тревога не покидала меня. Не вытерпев, я извинился, вернулся в прохладу номера и еще раз набрал номер родительского дома.
Мама, удивившись третьему звонку за день, сообщила, что папа долетел нормально, устроился тоже хорошо и сейчас поехал в Главк к руководству. Я успокоился… Шампанское, улыбки, неожиданно замолчавший телевизор в соседнем номере — мать девушки ушла в парикмахерскую, растопили лед общения, и мне девушка стала нравиться все больше и больше, и я, с интересом слушая ее милое щебетание с рассказами о студенческой жизни, любовался ее небесно-голубыми глазами, в которых отражались солнечное небо Сочи и я.
Отдых обещал быть прекрасным и романтичным в этом сезоне. Допив шампанское, мы заметили, что немного припозднились на обед. Сходив на него, прихватили с десерта мороженое и, вернувшись на балкон, развалившись в шезлонгах, ели, смеясь, таявший быстро на солнцепеке пломбир. Ели и болтали уже как старые знакомые, любуясь яхтами в далеком море. Вскоре голубоглазка ушла по настоянию своей матери, «повторять язык», а я вернулся в номер. Три часа после полудня… на пляж идти рано, еще пекло. Что делать? Вспомнил про дом.
В Новосибирске сейчас уже вечер… Тревога… тревога опять выползла из глубины души. Я набрал номер. «Все нормально», — как из далека, отдаваясь эхом в эфире, отозвался голос мамы. Я повесил трубку и лег на прохладу простыней поваляться полчасика перед пляжем. Закрыл глаза и старался задремать… тут звонит телефон. Почему-то мое сердце неожиданно затарахтело с большой силой, на секунду страх ударил в спину холодной плетью. Я взял трубку…
Потом мама рассказывала: «19 августа, 20 августа моя душа спокойна, не летит, распластав крылья, чтоб защитить своего ребенка. Она уже взрослая. Уверена, ей сейчас хорошо, родители и так надоели со своей опекой и наставлениями.
21 августа. С утра стала готовиться к приезду молодых. Ведь они должны к 17 часам приехать обязательно, чтобы обсудить в ресторане меню свадебного стола и сценарий торжества. Как будто не было никакого предчувствия. Приготовила что-то на ужин. Когда поняла, что опаздывают, рассердилась. Очень не хотелось, но поехала сама в ресторан. Казалось, спокойна. Но, как потом вспоминали, я была странной, заторможенной, как будто где-то далеко, с отсутствующим взглядом. Когда шло наше обсуждение свадьбы, детей уже полчаса не было в живых.
Пришла домой. Все время подбегала к окну на шум машин. Как по чьему-то приказу, походила по комнатам, всюду ли порядок. Зачем-то у себя в спальне застелила постель праздничным покрывалом. Зашла на кухню. Остановилась, почувствовав какой-то жар. У стены справа от двери стоял какой-то невидимый столб сильного тепла. Вдруг, как с затуманенным сознанием, иду к шифоньеру в спальне, достаю Танины черные гофрированные брючки с двумя поясками-ленточками, отрезаю их ножницами, иду к двустворчатой двери гостиной и завязываю на обеих ручках траурные бантики. Нервничаю. Минут через двадцать как споткнулась об эти черные бантики. Пронзил ледяной ужас! Что это я, с ума сошла! Быстро развязала. Раздался звонок в дверь. Иду к двери, смотрю в глазок — милиционер. За спиной голос: „Не открывай! Не открывай!“