Душа Пандоры
Шрифт:
– Доркас! – Щеки Ариадны вспыхнули румянцем.
– Что я сделаю, если это правда? – ощетинилась та. – Боги славятся не только своей силой, но и своим тяжелым характером. А их эгоизм и готовность в любой момент развязать очередную войну?
Ариадна вздохнула.
– Никто не знал, что одной из них не будет конца вовсе.
– Думаешь, это бы их остановило? – фыркнула Доркас.
Пусть Деми выступала лишь в роли наблюдательницы, ей стало неуютно от того, сколь откровенно говорила о богах Искра одного из них. Однако
– Нет, не думаю. – Встав рядом с Деми, Ариадна подняла взгляд вверх – через окно, на багрянец. Тихо призналась: – Порой я скучаю по прозрачной, чистой лазури неба, хотя другим его уже и не помню. Но больше сожалею о судьбе Тейи… Мы сумеем прожить и под алой высью, а ей остается лишь медленно угасать.
– Тейя? – переспросила Деми.
Это имя, растревожив ворох дремлющих в ней воспоминаний, откликнулось лишь беззвучием.
– Мать Эос-Зари, Селены-Луны и Гелиоса-Солнца. Титанида, богиня ясного голубого неба.
– Никогда не слышала о такой…
Ариадна поманила за собой Деми. Вместе с Доркас они вышли из комнаты, чтобы вскоре очутиться в причудливой «галерее», что была украшением, вероятно, каждого из этажей. Вместо картин стены, потолки и даже окна покрывали изображения богов и героев. Среди них была роспись, что изображала прекрасную женщину, чьи распущенные голубые волосы плавно перетекали в небесную лазурь за ее спиной, почти сливаясь с ней. Глаза ее выглядели столь же чистыми и ясными, как безоблачное небо.
– Тейя, – с какой-то внутренней болью выдохнула Ариадна.
– Что с ней? Ты говорила, ей осталось лишь угасание.
– То, что происходит с нашим миром, ее отравляет. Война с Аресом лишает ее сил. Я не знаю отчего. Быть может, истинное предназначение Тейи кроется в ее детях. И ни один из них больше не может сиять.
Рядом с Тейей были изображены трое. В прекрасном юноше с золотыми кудрями и короной из солнечных лучей Деми без труда узнала Гелиоса.
– Бог-Солнце занят войной, обрушивая весь свой пронзающий свет на химер Ареса. А Эос и Селена и вовсе давно не восходили на небо.
Эос, богиня утренней зари, оказалась так же ослепительна, как Селена, лунная богиня. И все же они были разными, как день и ночь, как Гемера и Нюкта. Белолицая Селена с серебряными волосами и в платье цвета серебра – и Эос с румянцем на нежной девичьей коже, солнцем в волосах и в одежде цвета шафрана.
– Есть еще кое-что, что меня, м-м-м, беспокоит.
«Например, как найти пифос Пандоры… Мой пифос, чтобы выпустить Элпис, запертую внутри». Деми написала об этом в своем дневнике, но так и не смогла вспомнить, как обсуждала это с Ариадной или Кассандрой. Или, не дай боги, с Никиасом.
На самом деле ей хотелось спросить о многом. По большей части о двух полярных вещах: о богах и о химерах. А еще – об обитателях пайдейи, об Алой Элладе и о себе самой.
Вырвалось последнее – явно не случайно. Из всех вопросов этот был, пожалуй, безопаснее всего. Если только вести разговор о тех моментах ее жизни, что предшествовали открытию пифоса.
– Что именно ты хотела бы о себе узнать? – деликатно уточнила Ариадна.
Деми развела руками, словно говоря: «Все. Что-нибудь». Ей хотелось немного ближе узнать ту, что привела к краху целый мир. И по возможности понять, почему она это сделала.
– Тебе известно о том, что Пандора была первой смертной женщиной?
Деми покачала головой. Знала бы Элени Ламбракис, что ее девочка – первая женщина Земли… Если, разумеется, в вопросах первозданности доверять грекам.
– Гефест слепил девушку из земли и воды, вдохнул в нее жизнь, дал человеческий голос и силу. Другие боги Олимпа одарили ее своими благословениями. Гермес наделил сладкоречием и хитростью, Афродита – неотразимой красотой, шармом и умением обольщать, а Афина подарила ей самое главное – душу. Вот отчего ей дали имя Пандора, что значит «всем одаренная».
Деми ошеломлено качала головой. Ее буквально сотворили боги…
– Но раз Искры – носители божественного благословения, а Пандору создавал чуть ли не целый пантеон…
Она все еще не могла соотносить Пандору с самой собой, и, кажется, обе эллиниды прекрасно это понимали.
– Да?
– Может в моей душе остаться часть их благословения? Могу ли я считаться Искрой?
Мысль, что в ней может быть заложен дар одного из пантеона богов, вызывала смешанные чувства – от восторженного предвкушения до скептического недоверия.
Доркас и Ариадна переглянулись.
– Если так посудить, ты вообще первая из Искр, не только из смертных, – задумчиво произнесла Доркас. – С ума сойти! Мало того, что ты из мира, за которым я наблюдала с самого детства, так ты Пандора, а еще и первая Искра!
– Только преклонять колени передо мной не нужно, – со смехом попросила Деми.
Однако к чувству неловкости примешивалось и нечто куда более неприятное. Она не заслужила уважения в глазах Искры Геи. Восхищаться ею как иномирянкой – это одно, но превозносить ее как Пандору… Впрочем, чужое восхищение, любовь или ненависть логике зачастую неподвластны.
– Слушаюсь, – ослепительно улыбнулась Доркас.
Что-то внутри, напряженное, словно струна, чуть отпустило. Но ненадолго.
Когда Никиас заглянул в «галерею», сам воздух в ней, казалось, похолодел. Его взгляд скользнул по фигуре Деми, которую облегал пеплос, по обнаженной коже руки, по ноге, выставленной на обозрение чуть сильнее, чем она (судя по некоторому внутреннему дискомфорту и желанию прикрыть разрез) привыкла. Синие глаза вспыхнули странным огнем и тут же погасли, делая взгляд пустым и мертвым, столь подходящим полумаске василиска.