Душа Пандоры
Шрифт:
Кассандра прикрыла глаза и стояла так, собирая по крохам самообладание. Обычно она его не теряла вовсе.
Каждый из них понимал: Медея победила в тот момент, когда Кассандра отправилась на ее поиски. Да и Дедал, при всей важности его дела, пойдет колдунье навстречу.
– Сомневаюсь, что Аид так легко согласится на то, чтобы отданный под его власть Тартар перекраивали как хотели, – заметил Никиас.
Самому Тартару, судя по всему, безразлично, что творят с его детищем. Сражался ли он, бог глубочайшей во вселенной пропасти и самой страшной тюрьмы, в Эфире с Аидом
– А это уже ваша проблема, – напевно сказала колдунья.
Пальцы ее правой руки задумчиво поглаживали каменный трон. Своим ледяным спокойствием и огнем, горящим в глазах, она напоминала Деми сам Тартар. Холодную бездну, под чьим непроницаемым покровом ярились чудовища и пульсировала живая тьма.
Аида Кассандра призывала вынутыми из мешочка на поясе костями. Готовилась к этой встрече заранее или всегда использовала их для ритуалов? От эллинов, тем более отмеченных божественными знаками, Деми уже ожидала всего.
Кассандра выложила костями знак, напоминающий насаженный на крест полумесяц с круглой точкой на вершине. Аид явился не сразу. Возник из теней, которые отбрасывали ручные чудовища Медеи, ее трон и сам ее дворец. Высокий, в полтора раза выше Деми, облаченный в темные доспехи и чужую кровь.
– Чего ты хочешь, смертная?
Голос Аида не был подобен грому, что, говорят, присуще Зевсу. Глухой, но сильный, вызывающий невольный трепет. Темные волосы доставали ему до плеч и кое-где были схвачены узкими стальными кольцами. А в глазах – темнота, будто в пропасти Тартара.
Аид обращался к Кассандре, но увидел Деми, и зрачки его расширились.
– Я так близка, ближе, чем когда-либо, – прошептала пророчица, припадая на колено и склоняя голову.
Он все понял в мгновение ока. Огляделся по сторонам в надежде увидеть пифос.
– Медея, твоя пленница, хочет награды за то, что она присвоила.
Кассандра не стала произносить слово «пифос» – не оттого ли, что боялась, будто ее услышит Арес?
– Что мне мешает убить ее?
– То же, что мешало другим, да и мне открыть присвоенное, – без тени страха, почти беспечно отозвалась Медея. С трона своего она не сошла и колен не преклонила. Будто не с богом и надзирателем беседовала, а с обычным смертным. – Печать мою не сломать никому.
– Даже Гекате? – изогнул бровь Аид. На узких губах зазмеилась усмешка.
– Разве что ей… – Медея будто задумалась. – Но сколько времени будет потрачено, чтобы разгадать и разрушить мое колдовство? Сколько невинных жизней загублено? И ради чего? Чтобы сохранить Тартар неизменным?
– О чем она? – нахмурившись, осведомился Аид, отчего-то не желая обращаться к Медее напрямую.
– Она хочет себе более роскошную тюрьму, – поморщилась Кассандра. – И Дедала, который ее построит.
Аид хмурил брови, раздумывая.
Богам присуща жестокость, Деми знала это наверняка. Однако им свойственно и милосердие. Красноречивее всего об этом говорило божественное благословение, которым они одаривали смертных.
– Я даю свое согласие, – веско сказал Аид.
Улыбка Медеи стала еще шире и хищнее.
–
Все изменилось в одночасье. Тартар словно дрогнул под натиском невидимых сил. Что-то тяжелое, страшное стягивалось к дворцу колдуньи.
«Арес?» – подумала Деми, слабея.
Но это были титаны. А еще – гекатонхейры, циклопы и даже сам временно освобожденный от службы Цербер. Деми сглотнула, уговаривая себя оставаться на месте. Может, она и чувствовала бы себя польщенной (ведь вся эта устрашающая гвардия явилась сюда ради охраны пифоса и ее самой), если бы могла ощущать сейчас хоть что-то, кроме ужаса.
Как только Тартар перестал сотрясаться, Аид медленно кивнул Медее. Та, несмотря на всю пылающую в ней непокорность, терпеливо ждала разрешения. Знала, что Аида гневить не стоит. Колдунья наклонилась к земле, начертила на ней странные знаки. Деми не вглядывалась в них, все равно бы не узнала. Да и львиная доля ее усилий сейчас уходила на то, чтобы уговорить собственное сердце не выскакивать из груди.
И снова дрожь земли, пусть и не такая сильная, как прежде. Неподалеку от трона, воздвигнутого в зале дворца, разверзлась яма, словно беззубый и черный рот.
– Ты, смертная, подчинила себе магию Тартара? – В голосе Аида звучала не злость – восхищение.
– Разве мой дворец тебя в этом не убедил?
Он пожал могучими плечами.
– На Элладе есть колдуньи, способные повелевать иллюзиями, да такими, что от истины не отличишь.
На губах Медеи заиграла змеиная улыбка. Она ответила что-то Аиду, но Деми ее уже не слышала. Весь мир сузился до одной точки – вынырнувшего из недр земли пифоса. Она видела его прежде, касалась его и готова была коснуться еще раз, пусть едва стояла на ногах от волнения.
Подойти, чувствуя, как весь мир останавливает свое движения. Как гаснут звуки, оставляя только гулкий шум крови в ушах.
Подойти, пока пульс разрывает вены, опуститься на колени, словно перед древним божеством.
И наконец коснуться.
Крышка пифоса без усилий скользнула в сторону. Казалось, и не было всех этих веков, в течение которых Медея безуспешно пыталась его открыть, обрушивая на него все свои чары. Пифос открылся легко и естественно, будто так и нужно. Впрочем, почему будто? Она шла к этому все свои жизни, пусть и не подозревая о том. С того самого момента, когда открыла пифос, который века спустя назовут ящиком Пандоры.
Весь мир замер. Деми задержала дыхание. Заглянув внутрь, резко выдохнула и отклонилась назад.
На дне пифоса была пустота.
Глава двадцать третья. Исчезнувшая надежда
– Нет, – прошептала Деми.
Во дворце Тартара царила гробовая тишина.
Может, Элпис-надежда уже рассеялась по миру, словно капли вылитой с Олимпа на землю амброзии? Но беспомощно обернувшись, по глазам Аида поняла: ничего не изменилось.