Душа убийцы (сборник)
Шрифт:
Он соскочил с подоконника. Как случился этот звонок?
Муж?
— Ох, Бо, — говорила она. — Ты забываешь, что есть еще один человек!
— Плевать! Будет путаться под погами — смету!
— Мокрое дело? — поинтересовалась она. — Была неслабая практика?
— Плевать!
— Ох, детка, — сказала она.
Он замолчал. Она это умела блестяще: уничтожать одним словом.
— Запомни, — проговорил, стараясь ва нее ве смотреть, — я давно уж не детка! Характер торчит из меня, как
железная
значит…
— Но как? — перебила она. — Стрихнин? Цианистый калий?
Покачивая ногой, закинутой за ногу, па самых кончиках пальцев она удерживала его широкую шлепанцу. Шлепанца, как маятник, болталась туда и сюда. Он не мог отвести взгляд от ноги в черном ажурном чулке, от ступни с высоким, как арка, подъемом, столь крохотной в этой огромной стоптанной тапище.
Шлепанца шмякнулась на пол.
— Если кто-то мешает мне, я устраняю препятствие!
— Мышьяк внутрь эклера! — вскричала она. — У меня есть знакомая в стоматологической поликлинике!
Он смотрел на ступню, на проблески фиолетового лака через черныЙ чулочный узор, он готов был броситься на колени, целовать эти оформленные ноготки; не желая сдаваться, он проворчал совсем по-ковбойски:
— Мужчина — охотник прежде всего! Я тебя отловил — и не намерен делиться!
— А вот еще — яд кураре. Достаем турпутевку на Кубу, оттуда плывем на матрацах к индейцам!.. Но постой!.. Яд, кажется, действует только при непосредственном введении в кровь. Может, незаметный укол?
— Удар кулака!
И тогда она предупредила его об опасности. Учти, человек этот непредсказуем, говорила она. Не вздумай с ним связываться, говорила она. Думаешь, он станет биться с тобой в одиночку?
— Ха! Значит, он — трус?
Нахмурившись, она думала о чем-то своем. Оранжевый солнечный диск, вкатившись в окно, окружил ее профиль медным сиянием. Он не любил, когда она уносилась в мыслях куда-то, где его не было. Куда, в общем-то, де допускали. Он дожидался волны бешенства, той сладкой волны, которая рождается вдруг из ничего и творит чудеса. В отношениях с ней до этого не доходило еще. И тем томительнее тянулись мгновенья.
— Нет, — печально сказала она, — пожалуй, не трус. Я, Бо, не хочу столкновения… Умоляю!
Она повернулась к нему. Солнце, вырвавшись из-за нее, плеснуло в глаза алым расплавом. Он отстранился. А вновь взглянув, увидел ее под каким-то другим, и з в и н я ю щ и м углом зрения. В конце концов, она чисто по-женски тревожится за него, это можно простить. Ярость медленно отпускала его.
— Пусть только не попадается под руку! — пробурчал напоследок.
И вот этот звонок. Звонок в решающий день. В решающие минуты! Откуда пронюхал? Что заготавил?
Солнечный вечер. Каменный дом. По квартире, что на шестом этаже, бродит
Пробежался рукой по висящим на перекладине галстукам, отобрал самый яркий, морковного цвета. Примерил к голой груди и вновь сжал брови, впустил кончики губ. И… резко присел, уворачиваясь от воображенного нападения. И поднырнул под руку. И, распрямившись, нанес правой снизу, от пояса к подбородку, страшной силы удар — апперкот. И прыгнул на добивание: еще два удара, справа и слева, в живот, в челюсть. Х-р-рст!
Телефон.
Ах, ты так? Упал на спину, кувырнулся назад через голову, мигом вскочил, принял исходную каратистскую стойку под названием рама, тут же перешел в любимую заднюю стойку: передняя нога полусогнута, касается пола носком — будто изготовлена к шагу, а на руках будто ребенок — поза матери с грудничком. Из этой стойки плавно и быстро выходим в переднюю и… Нет, удара не будет!
Расслабленно повел тяжелую руку… опять затрезвонило. Положил на трубку ладонь. Трубка задрожала от ярости. Подумал: а стоит ли брать?
Успокоил дыхание.
Вновь неистово завизжало.
Снял трубку и помолчал.
— Что дышишь? — строго спросили.
Приготовился к прежнему голосу — быстрому, лающему. Приготовился сплеча рубануть, а тут — баритон. Строгий, спокойный.
— Вола не верти! У нас все отложено.
«У нас»? Стало быть, не один. Стало быть, нанял.
— Пока, детка, баюшки-бай! И нам куда проще: не возиться по мокрому делу. — Выдержал паузу. И, неожиданно, грубо: — Понял? Ублюдок! Гаденыш! Щенок!
Трубка не сразу попала в гнездо. Холодок прошел по спине. Одно дело — ринг, самбистский ковер, другое — профессионалы, убийцы.
Вновь было присел, уворачиваясь, но пыл прошел. Прикрыл на мгновенье глаза и вдруг увидел себя в луже крови: волосы налипли на лоб, рот черен, раскрыт, и этот оранжевый галстук! Точно из горла ручей!
Выпрыгнул вверх, выстрелил правой ногой, сумел упасть па руки, замер. И вновь перед глазами поплыл серый асфальт, и тело уже унесли, и только мокрый след на асфальте. Красный ручей.
Вскочил, содрал, скомкал, зашвырнул дурацкую тряпку.
Взять себя а руки! Поесть! Непременно! Как можно больше поесть! Мяса! Обязательно мяса!
Мясо придаст силу и бешенство. Надо подвести себя к тому состоянию, когда ярость скопилась и только и ждет мельчайшего повода, чтобы излиться наружу. И тогда гневная кровь автоматически точно командует телом, и не знает пощады.
Повязал мамин фартук, бросил кусок скользкого масла, вывалил ка сковородку четыре толстых, кровавых ломтя.