Душница. Время выбирать
Шрифт:
Он захлопнул крышку и повернулся к ним – уже изменившийся. Настоящий.
Кивнул на шарик:
– Береги своего брата… Если по-другому не вышло, что ещё остаётся, верно? Он-то не виноват, обычай есть обычай. – Незнакомец едва заметно скривился – словно нечаянно раздавил клопа. Только сейчас Сашка заметил тонкий шрам, сползавший от виска к уху и терявшийся где-то в седых прядях. – Не хотел бы я умереть на вашей земле.
Он сказал это глядя в глаза Насте. Сашка, впрочем, не сомневался, что обращается незнакомец к нему.
Кивнув на прощание,
Так было проще, чем друг на друга.
– Ну, – сказал Сашка наконец, – вот… Пойдём, проведу тебя. Не против?
Настя покачала головой:
– Не против.
– Только мне ещё надо портфель забрать. И дедов шар.
Они никуда не делись, так и висели на ветке, где он их оставил. Дотянулся не с первого раза, даже удивился, что сумел прицепить их так высоко.
– Тебе куда? На триста двадцатую? Тогда, наверное, лучше через дыру, так быстрей. – Они зашагали по дорожке к заднему двору. Здесь на углу в школьном заборе был лаз, старый как мир. Раз в несколько лет дыру заколачивали досками… максимум на неделю. Потом доски куда-то исчезали, и порядок во вселенной восстанавливался.
Помимо того, что отсюда действительно было ближе к Настиной маршрутке, у Сашки имелась по крайней мере ещё одна причина выбрать этот путь.
Его вряд ли знал незнакомец в синем плаще.
Шли неспеша, со стороны, наверное, смотрелись смешно: оба с портфелями и с шариками. «Жених и невеста…» – подумал он и покраснел.
Начал накрапывать дождик.
– А что… твой дед тебе что-нибудь говорит?
Сашка покачал головой:
– Молчит. Но я, если честно, и сам с ним не очень разговариваю. А твой брат?..
– Он тоже молчит. Только плачет. Ему страшно, он ведь ещё маленький. Не понимает, что случилось.
– Ты с ним часто разговариваешь?
– Всё время.
– Помогает?
Настя рассеянно коснулась пальцами шарика. Словно погладила по щеке.
– Иногда становится не так грустно. Перед сном читаю ему сказки. Прошу присниться…
– И что? Правда снится?
– Бывает. Тогда мы с ним играем, как раньше играли. Но чаще я не помню, снился он мне или нет. А он потом ничего не рассказывает, только плачет и плачет. – Помолчала. – Я злюсь на него за это и на себя за то, что злюсь. У меня совсем нет терпения. Иногда хочу, чтобы его скорей отдали в душницу. Потом ругаю себя. Как думаешь, это правильно? Всё-таки он… ну всё-таки как будто живой, это нечестно – отдавать его в душницу.
– А вдруг ему там будет лучше?
– Думаешь?
Он пожал плечами:
– Типа среди таких же.
– А ты бы своего деда отдал?
Сашка снова пожал плечами, хотя ответ знал наверняка.
Той ночью ему приснился дед. Молча постоял на пороге их комнаты, посопел. Отступил на шаг и скрылся во мраке, но Сашка знал, что дед по-прежнему где-то там, во тьме. Сопит и ждёт.
В День Всех Святых
В который раз он пытался представить себя вот таким: бесплотным, беззащитным. Вообразить себя предметом.
Всё время казалось: ещё немного – и поймёт.
Уже несколько дней Сашка ломал голову над тем, как помочь Насте развеселить брата. Ладно, не развеселить – хотя бы успокоить. Это был вопрос: чему может радоваться тот, кто лишён тела?..
Часто перед сном Сашка закрывал глаза и мысленно поднимался кверху, как если бы уже был шариком. Смотрел на всё словно с того конца воображаемой цепочки. Видел не лица – макушки, видел сеть трещин на подмёрзших лужах, летел всё выше, видел уже покрытые грязью спины маршруток, видел ворон на голых ветвях, скатерти мостов, шпили храмов (будто фигурки в настольной игре).
Неба не видел.
Мама спрашивала, почему он всё время зевает. Отец заставлял отдыхать перед тем, как садиться за домашку: минимум полчаса. «Учёба учёбой, но здоровье важней».
Сашка не спорил и ничего не объяснял. Так было проще.
От метро шли пешком. Все троллейбусы и маршрутки ворочались в потоке машин, словно рыбы на нересте; двери открывались и захлопывались с натугой.
Верхушку душницы увидели издалека: она рассекала небо пополам, вздымаясь над паутиной чёрных ветвей и проводов-душеловов. Врастала в блёклую твердь словно клык, словно исполинский сталагмит.
В Парке памяти было не протолкнуться. Подмёрзший гравий хрустел под сотнями ног, в динамиках за живой изгородью пели возвышенные голоса. Слов Сашка не мог разобрать: что-то религиозное.
Они поднялись на верхушку холма, к основанию душницы. Ближайший вход был перекрыт, весь в лесах. Сашка знал, что это нормально: душницу постоянно ремонтировали, добавляли новые этажи, расширяли старые. Он помнил картинку из учебника, на которой башня была высотой с обычный храм. Теперь её витая свеча вздымалась над всей столицей – самая высокая точка города, его символ, его гордость. Его память.
В широком вестибюле все звуки гасли и терялись среди колонн. На мгновение отвернувшись, Сашка едва не потерялся. Множество лиц и силуэтов, усталые или безразличные взгляды, кто-то украдкой поглядывает на часы, кто-то, примостившись на скамье у стены, жуёт яблоко. Очередь в гардероб свернулась в бесконечный клубок: ты шагал за чьей-то спиной, не зная, когда уткнёшься в очередную секцию ограждений, не зная, как далеко находишься от начала и от конца. Светильники, прилепившиеся к низкому каменному потолку, напоминали слизней в заброшенной пещере.