Два дня из жизни Пичино

Бёрнетт Фрэнсис Элиза Ходжсон

– -Это они ради Пичино подают,-говорила она подруге.- Они хотят посмотреть на него поближе и потрогать его щечки. Им нравится, когда он смеется и у него на щеках показываются ямочки. На меня бы они не стали смотреть, Кармела. Да и на тебя тоже. К нам они и не подошли бы.

Это была совершенная правда. Маленькие зрители пикников были очень живописны, но так ужасно грязны, что подходить к ним было опасно. У всех путешественников из Сан-Ремо составилось мнение, что в Чериани никто никогда и не слыхал о мыле и что воды там боятся точно какого-нибудь ядовитого вещества. И это мнение имело под собой прочное основание.

–

Они настолько же грязны, насколько беззаботны и надоедливы,- говорилио них.- А что, если бы кого-нибудь из них взять и вымыть с ног до головы?

Нельзя было быть грязнее Пичино. Какой он ни был хорошенький, но в иные дни даже самые восторженные леди не осмеливались взять его на руки. Можно было только издали любоваться его бархатными глазами и бросать ему пирожки и сольди. Его глаза всегда зарабатывали ему сольди и пирожки. И их было все больше и больше, по мере того как он подрастал. Теперь не только Мария и ее товарищи, но и сама мать Пичино начинали смотреть на него, как на источник дохода.

– Если он будет петь, когда вырастет,-говорила его мать, - то набьет себе полные карманы денег. Он будет петь перед отелями и в садах вилл, и каждый ему что-нибудь даст. Странные люди эти форестьери: дают ребенку хорошие деньки за то, что у него длинные ресницы. А у него-то, слава тебе, пресвятая Мария, они очень длинны. И как он еще о них не споткнется!

Мать Пичино была самой бедной из всех бедных. У нее было семеро детей и голая хижина, в которой они могли укрыться, но денег, чтобы их кормить и одевать, совсем не было. Ее муж, беззаботный лентяй, почти никогда не работал. А если ему и случалось заработать несколько сольди, то он живо их спускал и не давал тратить на такие пустяки, как'топливо и пища.

Не будь Пичино итальянцем, он бы умер с голоду или от холода еще задолго до того происшествия, которое с ним случилось. Но на Ривьере солнце греет щедро и климат мягкий. А народ там родится веселый и беззаботный и не обращает внимания на многое, что тревожит серьезных людей других стран. Что же касается Пичино, то он был счастлив, как бывает счастлив крошечный кролик, птенчик или маленький дикий зверек.

Когда он настолько вырос, что начал ходить и бегать, то для него начались чудные дни. Ему казалось, что жизнь состоит из теплых солнечных лучей, просвечивающих сквозь виноградные лозы и ветки оливковых деревьев, из согретых солнцем трав и цветов, из вкусного черного хлеба, который он жевал с наслаждением. Прекрасны были и те дни, когда Мария тащила его за собой к зеленым лужайкам, где сидели важные господа и ели великолепные кушанья, а после обеда давали ему кексы, чудесные кусочки птичек и сольди, все время переговариваясь между собой и повторяя всегда одно и тоже: что он самыйхорошенький мальчик, какого они когда-либо видели, и что у него самые чудные глаза.

*Сольди, прекрасная госпожа.

280___

– Ах! Какие у него ресницы! Посмотрите на его ресницы!
– говорили они.- Какие они густые! Они, пожалуй, длиной с целый дюйм!

Иногда Пичино даже надоедали разговоры о его ресницах, но, как настоящий итальянец, он понимал, что должен быть им благодарен, так как они приносили ему счастье.

Как-то раз пришел в Чериани один человек, попросил мать Пичино усадить его на камень, а сам принялся рисовать его. Кончив рисовать, он дал матери Пичино много франков, чему та была очень рада. Но Пичино остался недоволен. Ему скучно было сидеть так долго на камне.

Это случилось за год до тех ужасных двух дней. А началось все с того, что на Пичино надели удивительные панталоны, которые были ему слишком велики. Один из его братьев вырос из них, проносив их изрядное время. Они были настолько истрепаны, насколько обширны, и настолько же грязны, насколько истрепаны, но Пичино очень гордился ими.

Он пошел показывать их своему любимому товарищу по играм и приятелю, ослу. Его сарайчик был рядом с комнатой, где спал Пичино. Это был маленький и такой славный осел! Он мог снести ношу, величиной почти с тот сарайчик, где сам помещался. И у него были пушистые уши и мягкие, пушистые бока, а ресницы и глаза такие же красивые для осла, как у Пичино они были хороши для мальчика.

Осел почти все время работал, но когда он был дома, то Пичино не расставался с ним. В холодные дождливые дни Пичино сидел с ним в его маленьком плохеньком сарайчике, разговаривал и играл с ослом, а не раз и засыпал, положив свою кудрявую головку на его теплый бок. В хорошие дни они вместе гуляли. Осел щипал траву, а Пичино воображал, что он уже настоящий пастух. Ночью Пичино, проснувшись, слышал, как кряхтит и шевелится осел. Перегородка, разделяющая их, была так тонка, что казалось, будто они спят рядом в одном помещении.

Разумеется, Пичино нашел необходимым пойти и показать свои новые панталоны ослу.

– Теперь я мужчина, - сказал он, встав прямо перед головой осла; две пары блестящих глаз нежно посмотрели друг на друга.

После этого осел и мальчик вышли прогуляться. Всегда, когда Пичино уходил из дома с ослом, мать и Мария не беспокоились о нем. Ведь они никогда не отходили далеко от дома. Пичино был еще слишком мал, да к тому же и поблизости они находили такие чудные местечки, где приятно было резвиться вдвоем.

Стояло самое прекрасное время года. Солнце ласково пригревало, но не палило.

Цвели анемоны и алели в траве дикие тюльпаны. Пичино не знал, сколько времени они гуляли. Он прекрасно позавтракал куском сухого черного хлеба без всякой приправы. Мать его все это время очень бедствовали и у

нее едва хватало денег даже на хлеб.Пичино, вполне довольный жизнью, разгуливал по лужайкам и рвал полными пригоршнями желтые и красные тюльпаны. Осел улегся в траве, а Пичино сел около него и начал украшать красивыми яркими цветочками свою шляпу, как, бывало, делала это Мария.

Когда он надел свою старую мягкую фетровую шляпу остроконечной формы с широкими полями, украшенную красными и желтыми цветами, которые торчали в разные стороны и спускались на его мягкие густые кудри, то сделался удивительно хорошеньким, скорее, похожим на живую картинку, чем на настоящего ребенка. Он сидел в этом уборе и глядел вдаль, на кусочек синего моря, виднеющийся между скалами, как вдруг прибежала Мария.

– Осел!
– кричала она.- Осел!