Два дня в апреле
Шрифт:
Мо берёт с тарелки имбирное печенье и погружает его в чашку с чаем. Её товарки не знают, что сегодня исполняется ровно год со дня гибели Финна. Она их и не посвящала во все подробности той трагедии. Когда это случилось, она ещё здесь не работала. Мо пришла в благотворительный магазин под названием «Лавка радости» уже где-то в начале декабря, то есть спустя почти восемь месяцев после гибели сына. Всё, что они знают о ней, так это то, что у неё был сын и что он умер. Разумеется, в таком маленьком коллективе, как их, разговоров на семейные темы никак не избежать. Но она с самого начала дала понять этим двоим, что такие
Зачем ей их жалость и сочувствие, которые они стали бы изливать на неё, знай, что это за день? С неё хватило всей этой приторной патетики год тому назад: скорбные лица, печальные улыбки, нарочито ласковые слова утешения. Так обычно взрослые разговаривают с маленьким ребёнком, который по большому счёту их совсем не интересует. «Жалость — совершенно бесполезная вещь», — думает Мо. Во всяком случае, её она страшно раздражает. Даже появлялось желание тут же заткнуть глотку очередному плакальщику.
— Сегодня день рождения Уны, — меняет она тему разговора. — Семнадцать исполнилось.
Женщины в курсе того, что у Мо есть внучка, но они ни разу не видели её. Уна никогда не переступала порога их лавки. Дафния, та пару раз заглядывала, даже однажды купила у них юбку, а Уна — никогда! Скорее всего, она сознательно обходит магазин стороной. Да это и понятно! Молодых ведь не заинтересуешь товаром секонд-хенд. Им подавай всё новое, самое модное…
— Устраивает вечеринку дома? — спрашивает у неё Марта.
— Нет! После школы она, конечно, пойдёт с одноклассниками куда-нибудь, посидят, отметят, но на этом всё. А вечером будет чисто семейный ужин. Я тоже пойду. Решили отметить её семнадцатилетие сугубо семейным кругом.
— Хороший подарок приготовила внучке? — интересуется в свою очередь Гретта, извлекая из мешка с товаром майку-топик.
— Наверное, оплачу талон на приобретение любой пары обуви в обувном магазине на Коннолли-стрит.
Талона у Мо пока ещё на руках нет. Она заберёт его позднее, когда будет идти с работы. Названия магазина она точно не помнит, зато знает, что у них на входе натянут такой полосатый тент в тёмно-зелёную и белую полоску, а на витринах выставлены туфли самых немыслимых расцветок. Как говорится, на любой вкус. А ещё по обе стороны входной двери установлены мощные динамики, из которых постоянно льётся громкая жизнерадостная музыка. «Наверное, молоденьким девушкам такая атмосфера в торговом зале по душе», — полагает Мо.
— Когда моей внучке Шарлет исполнилось шестнадцать лет, — погружается в свои воспоминания Гретта, — она пригласила к себе домой с десяток подружек, и кто-то из них привёл с собой визажиста. Тот накрасил всех девчонок по последнему писку моды, а потом они отправились веселиться в город, в какой-то ночной клуб. Домой Шарлет вернулась только в три часа ночи. Помню, Джин глаз не сомкнула, пока эта красавица не явилась после своего ночного клуба. Вот это точно никогда не продастся! Взгляните! Тут в нескольких местах швы распороты.
— В шестнадцать лет гулять почти до утра… Не рановато ли? — вставляет словечко Марта.
Гретта недовольно фыркает.
— А вот ты бы ей это сказала. Хотела бы я на тебя посмотреть!
Марта пропускает колкую реплику мимо ушей.
— Мои соседи повезли свою дочь
Гретта выуживает из мешка блузку жёлтого цвета.
— Я бы в эту Италию не поехала ни за какие деньги! — объявляет она решительным тоном. — Терпеть не могу их жару… и опять же, москиты, и всё такое! По мне, так лучше отдохнуть недельку-другую в Дингле. Вот это тоже нужно перегладить!
Марта берёт с тарелки печенку, ломает её пополам и одну половинку снова кладёт на тарелку.
— А ты что, была в Италии?
— Я же тебе сказала! Поставь мне мешок денег, а я в эту твою Италию ни ногой!
Мо вспоминает, каким было шестнадцатилетие Уны. Она хорошо помнит, как сразу после морга они с Дафнией поехали в боулинг, куда, как они знали, Уна после занятий отправится со своими подружками. Дафния сидела с белым как мел лицом на заднем сиденье машины Джека и молчала. «Я схожу за ней сам и приведу сюда», — сказал им Джек. Но Мо тоже кое-как выползла из машины на негнущихся ногах. Она не могла допустить, чтобы столь страшную, ужасающую новость Уна узнала не от неё, а от Джека.
Она помнит, как с трудом открыла дверь, ведущую в боулинг, как прямо с порога её оглушили весёлый гомон голосов, громкая музыка, звуки падающих кеглей — всё показалось ей чересчур громким, почти вопиющим, невообразимо кричащим, недопустимо ярким и жизнерадостным. С большим трудом она отыскала в этой толкотне Уну и скупо обронила:
— Ступай за мной! — она помнит, как сбежала улыбка с лица девочки, и она растерянно уставилась на неё.
— Зачем?
— Ступай, говорю! Так надо!
И тогда впервые она прочитала в глазах Уны страх. Бабушка даже не поздравила её с днём рождения. Значит, действительно случилось что-то ужасное. Девочка стала молча проталкиваться вслед за Мо по направлению к выходу, инстинктивно приготовившись к худшему.
Сегодня надо постараться всё же устроить ребёнку некое подобие торжества. Чуть позже она пошлёт Уне эсэмэску. Обязательно! Она поднимается со стула и берёт сумочку, которая лежит в ящике стола. Но телефона в сумочке нет. «Опять оставила свой мобильник дома, — негодует она на саму себя. — Вот растяпа!» И это уже происходит с ней, наверное, в тысячный раз.
Мо перемещает сумку под мышку и снимает с вешалки свой жакет.
— Пойду разомну кости! — говорит она, обращаясь к сослуживицам. Поворачивает замок в задней двери, открывает её и выходит в маленький дворик позади магазина. После тепла внутри помещения холод на улице кажется почти нестерпимым. Но она не станет здесь засиживаться. Уж слишком много дел впереди…
Она осторожно пристраивается на ржавой садовой скамейке, которую кто-то поставил здесь в незапамятные времена, и достаёт из сумки пачку сигарет. Это её тайный грех, никто в магазине не подозревает, что она курит. Когда-то в юности Мо тоже баловалась сигаретами, но потом, после того как она вышла замуж за Лео, курить бросила. И начисто забыла про все табачные изделия на целых сорок шесть лет. И закурила лишь в тот день, когда мужа снова забрали в клинику, и всё с ним повторилось по новой. С тех пор она позволяла себе одну сигарету в день, и не больше. Само собой, Дафния даже не подозревает об этом. И Финн тоже не знал.