Два дня в апреле
Шрифт:
Двадцать минут десятого! Наверное, Уна должна появиться с минуты на минуту.
Однако Уна так и не появилась. Уже половина десятого. На улице — кромешная тьма. Надо звонить ей, узнавать, что и как. Но, когда Дафния набирает номер телефона Уны, оказывается, что телефон девочки недоступен. Мо чувствует, что снова закипает. «Наверное, развлекается где-то на полную катушку со своими подружками. И думать забыла о том, что пора домой».
Но тут выясняется самое удивительное! Оказывается, Дафния даже не знает номера телефона той подружки, с которой, предположительно, сейчас проводит время
Но Мо хранит молчание и только без устали набирает номер мобильника Уны. А Дафния в это время звонит директору школы. Подумать только! Самому директору! А когда дозванивается, то пытается узнать у него всю нужную ей информацию. Звонит Кьяре. И вот тогда в сердце Мо закрадывается уже самая настоящая тревога.
Ибо выясняется, что Уна целый день отсутствовала в школе. И это несмотря на то что рано утром Дафния подвезла её, как обычно, к воротам школы. Потом подружка Уны сообщает им, что получила от неё эсэмэску, в которой та написала, что якобы заболела. Они бросаются к Уне в спальню, но комната пуста.
Девочка пропала. Все трое стоят на кухне, растерянно смотрят друг на друга и лихорадочно соображают, что делать дальше.
— Надо немедленно звонить в полицию, — говорит Дафния, не делая при этом ни малейшего движения, чтобы позвонить. И вид у неё такой, что она может в любую минуту передумать и бросить всё на произвол судьбы.
— Звонить должна ты! — командует дочери Джек, решительным шагом направляясь в холл. — Пойду посмотрю, что там делается на улице. Одним словом, я отправляюсь на её поиски. Мо! Вы оставайтесь здесь, ладно? Я потом отвезу вас домой.
Что-то вспыхивает в сознании Мо, какая-то смутная мысль, и она, эта мысль, не даёт ей покоя. Некое мимолётное воспоминание, вот только о чём? Наверняка что-то такое, что связано с Уной… что-то она видела или слышала сегодня… Но что? Напрасно Мо напрягает память. Напрасно снова и снова перепроверяет в памяти все события минувшего дня. Полнейшее затмение!
Двадцать минут одиннадцатого. За окном тьма непроглядная. Всё в душе цепенеет от страха.
Изабель франклин
Шестьдесят!
Через несколько месяцев ей исполнится шестьдесят лет. Эта цифра ненавязчиво напоминает ей о своём приближении с самого начала года, постоянно присутствуя где-то в самых дальних уголках её сознания. Ужасная, пугающая цифра, напоминающая злую ведьму из сказок братьев Гримм. Медленно, но неотвратимо приближается день двенадцатого сентября, когда она, эта цифра, вступит в свои законные права. Как ни верти, а шестьдесят — это уже порог, рассвет старости, когда время начинает свой обратный отсчёт.
Но прочь невесёлые мысли! Изабель сладко потягивается, ощущая всей своей кожей приятную прохладу шёлковых простыней. Она шевелит кончиками пальцев ног, потом напрягает икры и щиплет себя за ягодицы. Затем делает глубокий и медленный вдох, втягивая запах собственного тела и прогоняя прочь остатки сна. Зевает, широко раскрывая рот, закидывает руки назад, за голову,
Когда ей исполнилось тридцать лет, она убежала от мужа, поставив крест на своём замужестве. А заодно и на стабильном, привычном укладе жизни, на собственном благополучии, на всём том, что Джек Дарлинг хотел предложить ей. Она бросила мужа, с которым прожила в законном браке целых восемь лет, бросила свой дом, маленькую дочь. И всё ради мужчины, который уверял её, что она самая красивая женщина на свете, что никогда раньше он не встречал в своей жизни столь божественной красоты и что он скорее готов умереть, чем жить без неё. Всё это было так романтично! А её душа жаждала романтики и эдаких драматических страстей.
Слабый стук в дверь спальни. Изабель подхватывается, садится на постели и плотнее укутывается в простыню. Заходит Алекс. В руках у него небольшой поднос. Её утренний чай с перечной мятой, живой йогурт, небольшое блюдце с семечками тыквы и ягодами годжи.
— Доброе утро! — приветствует её муж, ставит поднос на прикроватную тумбочку и подходит к окну, чтобы раздвинуть ночные шторы.
От него приятно пахнет одеколоном — ее подарок на Рождество. Что-то цитрусовое с ноткой ветивера: такой лёгкий оттенок дыма и благородной горечи. Как всегда, белоснежная рубашка, однобортный тёмно-серый костюм, безупречно повязанный галстук насыщенного бордового цвета. Седые волосы красиво подстрижены, зубы сверкают, радуя взор своей белизной, и почти убеждают в том, что они свои, а не искусственные. Да! Всё ещё смотрится кавалером.
— Сегодня сильно похолодало, — говорит он, глядя в окно.
— Разве? — она делает первый глоток из чашки с чаем. — Подумать только! А вчера ведь был такой чудесный день!
— Зато сегодня всё обещает дождь.
— Неужели?
— Встречаемся за ленчем? — спрашивает он, повторяя свой традиционный вопрос каждую пятницу. По пятницам он обычно «выгуливает» её, как породистую собаку, демонстрируя своим клиентам. Но на сей раз она отрицательно мотает головой.
— Боюсь, сегодня ничего не получится. Филлис попросила меня поработать сегодня ещё пару часиков сверх нормы.
— Ах так? — муж бросает рассеянный взгляд на часы. Изабель уже заранее известно каждое его движение, каждое слово. Вот сейчас он произнесёт: «Тогда я отчаливаю», — думает она.
— Тогда я отчаливаю! — он наклоняется, чтобы запечатлеть лёгкий поцелуй в лоб, ещё раз обдавая её на прощание ароматами своего одеколона.
— Увидимся за ужином! — отвечает она, глядя, как он пересекает комнату, направляясь к дверям. Она, не торопясь, смешивает ягоды и семечки с йогуртом и одновременно прислушивается к тому, что происходит за дверями её спальни. Вот до неё долетает звук шагов: Алекс спускается по лестнице. Потом следует короткая пауза — это он надевает пальто и берёт ключи со столика в прихожей, лёгкий щелчок — закрывает парадную дверь. Стук дверцы автомобиля, и снова тишина — он садится в машину. Но вот он сел и хлопает дверцей. Потом включает двигатель. Двигатель работает, а он в это время пристёгивает ремень безопасности. Изабель мысленно представляет себе этот щелчок. Ну вот, кажется, и всё! Муж наконец «отчалил».