Два дня «Вериты» (Художник В. Чурсин)
Шрифт:
— Святая Мария, я целый день на ногах! — сокрушенным баском жаловался он Слейну, сквозь дым хорошей сигары наблюдая за покупателями. — Что поделаешь, торговля с индейцами хлопотное занятие. И порой, я бы даже сказал, убыточное. Они как дети, сеньор Слейн. Если завелась лишняя монета, норовят истратить на пустяки, не заботясь о завтрашнем дне. А ведь живут в нищете и грязи!
Сеньор Лопес и впрямь считал себя благодетелем.
А нищета в поселках была удручающая, Слейн убедился в этом. Жилища, слепленные из глины, камней и веток, грязные и унылые, наполненные оборванными ребятишками, могли вызвать у поверхностного наблюдателя презрение к тхеллукам.
Как-то, возвращаясь из Чулу в больницу, он увидел на вершине возле телеантенны две человеческие фигуры. Слейн остановился и долго смотрел вверх. Один из двоих несомненно был доктор, его можно было узнать на расстоянии по энергичному взмаху руки, по осанке. Второй — скорее всего Руми. Они то скрывались под скалой, то снова появлялись возле мачты, занятые каким-то важным делом.
За ужином Слейн не удержался и спросил:
— Там у тебя торчит что-то вроде мачты. Но вот телевизора я нигде не вижу.
Доктор пожал плечами:
— Какой смысл тащить через перевал телевизор, если приборы не отмечают ультракоротких волн столичной станции.
— По-моему, гиблая это затея насчет телевизора.
— Я тоже так думаю, — согласился доктор и перевел разговор на другое: — Как тебе нравится суп?
— Очень вкусно! Твоя Паула могла бы работать в первоклассном ресторане.
— В самом деле тебе нравится? Это я научил индианку готовить русский борщ.
Глава 6
Прошло около месяца, как Слейн уехал из столицы, и его все больше охватывала тревога. Пора было на что-то решиться. Или писать репортаж о хорошей жизни индейцев, и тогда его положение в редакции упрочится. Или давать правдивую статью об увиденном с полной уверенностью, что она не будет напечатана, а сам автор с треском вылетит из комфортабельного холла «Экспрессо» без надежд на новую работу. «Да будь оно все проклято! — вздыхал он, шагая по вечерам в больницу. — Не вернусь я в столицу, и все тут! Пусть редактор, если хочет, пишет трогательный некролог: еще один цивилизованный репортер погиб в диких горах тхеллуков. Попрошусь к Гарри хотя бы санитаром!»
Слейн прекрасно понимал, что сделать так у него не хватит воли, как не хватит духу и на розовую статью о счастливом процветании индейцев. Не видя более или менее приемлемого выхода, он свирепо ругал и себя и судьбу. Доктор видел его маяту, но молчал, не задавая щекотливого вопроса, не помогая ни словом, ни советом.
Однажды, после долгой прогулки по ущелью, Слейн направился в коттедж, чтобы завалиться спать. Поравнявшись с электростанцией, он увидел доктора, вышедшего на крыльцо, и обрадовался: после бесед с Гарри становилось вроде бы легче на душе, откладывался на время выбор в дилемме: лицемерие
— А, Джо, — заметил его доктор. Он стоял на ступенях, что-то обдумывая. Потом решительно кивнул: — Может, зайдешь в лабораторию?
— Охотно. Мне все как-то не удавалось заглянуть в твою энергоцентраль. Если не помешаю…
— Да нет, заходи. Надо же когда-нибудь… — Гарри не договорил, что именно надо, посторонился, пропуская журналиста.
В сравнительно большой, покрашенной белилами комнате плотно стояли опутанные проводами щиты с вольтметрами и амперметрами, хитроумными незнакомыми приборами. Середину комнаты занимал покатый пульт с глазками кнопок и сигнальных ламп. У окна стоял еще стеклянный столик с микроскопом, пробирками, колбами с таинственными медицинскими растворами, но выглядела эта лаборатория неубедительно, как театральный реквизит. За стеной деловито гудела турбина генератора.
— Ого! — сдержанно сказал Слейн.
— Садись, — Гарри указал на мягкое кресло у журнального столика, заваленного листами ватмана с вычерченными тушью таблицами и схемами. Он вынул из шкафа оплетенную соломой бутылку, поставил на стол две мензурки и наполнил их.
Молча взглянули друг на друга, выпили. Вино показалось Слейну очень душистым и приятным на вкус, хотя и слабым. Доктор снова наполнил мензурки, уселся на соломенный стул и вынул из кармана пачку сигарет. Закурили. Сидели и слушали гул генератора. Слейн внутренне подобрался весь, догадываясь, что не случайно приглашен в этот уголок, куда до сих пор не имел доступа, что Гарри намерен начать какой-то серьезный разговор. Ну да, он сказал: надо же когда-нибудь…
— Что ты решил? — прервал молчание доктор.
Слейн ожидал этого вопроса. Но все-таки растерялся и малодушно попытался увильнуть:
— Ты насчет чего?
Доктор иронически прищурился.
— Что ты решил по поводу статьи?
Слейн поперхнулся табачным дымом и закашлялся.
— Понимаешь, Гарри… — сказал он наконец, вытирая выступившие слезы. — А, черт, какие крепкие у тебя сигареты! Ух!.. Да, так насчет статьи… — Он взял себя в руки. — Гарри, это же проклятый вопрос. Ну что я буду делать, если потеряю место? И что я буду делать, если напишу то, что надо редактору? Я не знаю, Гарри. Не знаю, что выбрать.
— Выбрать надо.
— Знаю. А стараюсь не думать… Ну что бы ты мне посоветовал?
— Выбрать должен ты сам.
— Черт возьми, Гарри! Ты знаешь, что я выберу, ведь ты знаешь! Все ж в редакции у меня хоть небольшой, но постоянный заработок, и я привык обедать каждый день. Ты хочешь, чтобы я снова стал бродягой?!
— Джо, ты будешь писать статью?
— Да… То есть, нет… Тьфу, будь я проклят! Ну да, я тряпка… Вот Хосе Бланко, тот не задумывался бы на моем месте, для него все было ясно. За это Хосе и убили, потому что он был настоящим парнем. Да и у всех этих бунтарей из партии «Либертад» под ногами твердая земля… А я не чувствую опоры!
Слейн замолчал и долго щелкал зажигалкой, пока прикурил сигарету. Сидел ссутулясь, опустив голову. Доктор внимательно наблюдал за ним.
— А знаешь, Джо… — произнес он медленно. — Ведь Хосе Бланко предал я.
Голова журналиста вскинулась, словно от удара в подбородок, сигарета выпала.
— Как ты сказал? Мне показалось…
— Хосе предал я.
Минуту Слейн смотрел расширенными глазами на доктора, румянец отлил от его скул, и лицо стало желтым, как у умирающего индейца. Потом нагнулся, поднял сигарету и затоптал рассыпавшиеся искры.