Весной их колхоз договорился с соседним:те дали картофеля на семена.Председатель сказал: «Всё по-честному, половина на половину.Принесешь ведро – полведра тебе.Принесешь два – тебе уже ведро».Уходили днём, ночевали там по знакомым и незнакомым,утром брали картошку, шли обратно:с горки на горку, с камня на камень,главное – дойти дотемна, все-таки 28 километров,недалеко, конечно, но все же тяжеловато,когда обратно.Одно ведро – в рюкзак на спину,по ведру в каждую руку.Огород пятнадцать соток, сама понимаешь,одним табаком не засадишь,да и что от него толку – только кусок мыла, стакан соли.Есть-то мыло не станешь.Ей было 13.
4
«На Хайнане во время завтрака…»
На Хайнане во время завтракая поначалу по-русски тихо всё удивлялась:местные ели столько, что мне становилось страшно.Куда в них лезет?Потом на змеиной ферме разговорились с экскурсоводом.Они, говорит, это всё после голодав начале шестидесятых.Раньше, говорит, было принято зайти в ресторан,заказать блюд на десять персон, не съесть, заплатить,всё оставить, чтобы было видно,что он не голоден, может себе позволить не доесть.Теперь, говорит, начали всё-такипросить завернуть остатки с собой.Деды, говорит, голодали,а внуки
всё так за них и едят.Это я поняла. В детстве так и учили:дома всегда должна быть еда в запасе.Поэтому у меня всегда припрятано4 бутылки подсолнечного масла, несколько килограммов макарон,50 банок консервов, 20 банок варенья.А то мало ли что.Понимаю, что это смешно, но не могу иначе.
5
«Если бы она дожила до марта 2014-го…»
Если бы она дожила до марта 2014-го,Крым был бы её.Она всё равно ни разу не была на море.Две её самые далекие поездки,кроме поездок к родителям мужа, к семье сына —летом 1967-го в Москву с дочерьюи летом 1977-го в Челябинск за коляской для внучки.Она была вата,настоящая вата, что есть – то есть.Вату, кстати, она уважала.Когда вышла замуж,первые её семейные подушки были как раз из ваты —сшила сама мешки, сама набила, зашила.Перьевых некому было подарить.А купить… На еду-то едва хватало.
«Елизавета Петровна последние месяцы жизни…»
Елизавета Петровна последние месяцы жизнипровела рядом с иконой,которой она особенно доверяла:советовалась с ней, каялась перед ней, молилась, засыпалапри тусклом лампадном огоньке, пугаяськосого мокрого снега за окном.Когда я гляжу на себя в зеркало, вижу, как постепенно времярастворяет моё лицо в стране слепых, в городе мёртвых,вместо меня оставляя на обозреньемутную позолоту эпохи,тёмные доски прошлогос трещиной наискосок —через левую руку, щёку, правое веко,голубка в глубине,красное яблоко на столе пустом —ничего, кроме меня,ничего после меня,никого, перед кем можно было бы каяться,ради кого сожалеть об увиденном —так и ты смотришь на меня, как в зеркало,постепенно меня теряя в себе.
«В детстве я была немного странной…»
В детстве я была немного странной:Я была слишком чувствительной.На самом деле я никогда не испытывала сочувствия.Мне не нравились мальчики.Мама очень переживала.Она хотела, чтобы её дочь была счастлива, то естьЧтобы её дочь была как все.Мы с мамой внешне очень похожи. Одно лицо — так говорят.Мама всегда была хорошей швеёй. Когда мама приходилаВ школу в платьях, сшитых ею самой,В сиреневом модном пальто, какого больше ни у кого не было,Девочки из моего класса перешептывались:«Чья это такая красивая мама?»Ей удавалось сшить идеальное платье для каждой,Сделать её красивой и счастливой. Для каждой, кроме меня.Мама старалась, пыталась одеть меня так,Как оделась бы она сама.Ни у кого не было такой чёрной двойной юбки по колено,Ни у кого не было такой блузки с рукавами-буфами —Из шелковистой белой ткани в чёрный и жёлтый кружок,Ни у кого не было такой курточки, перешитой из старого плаща,С карманами, отороченными вельветовыми вставками.Ни у кого, кроме её дочери, на самом делеВсего лишь мечтавшей быть такой же, как все.Через двадцать пять лет я начала носить старые мамины платья.Такие, каких нет больше ни у кого,Каких просто больше нет. Странно, но они все мне идут.Мама смеётся, говорит: «Зачем тебе это старьё?»,Тут же достает из мешка ещё два, спрашивает,Не возьму ли и их, терпеливоРаспарывает, перешивает, подглаживаетДля дочери, наконец-то понявшей главное в жизни:Чтобы быть красивой и счастливой, нужно совсем немного:В свои сорок одеваться так, как твоя мама одевалась в тридцать,Быть не как все – быть как она,Слушаться маму.
«Ну чо ты там чо, как дела?..»
«Ну чо ты там чо, как дела?Выходи к проходной, чо, я тебя, чо, встречу,А чувствуешь себя, чо, сейчас как?» —Мужика рядом было не остановить,Слушали всей маршруткой, сопереживали ему, чо, понимая,Как оно надо бывает просто поговорить,Когда тебе кто-то действительно нужен.Было над чем подумать, пока ехали долго в ноябрьской тьмеМимо кулинарного училища с дешёвой столовкой,Мимо цыганского посёлка с будто бы самопальноподведенным электричеством,Мимо полностью выгоревшего лет пять назад мебельного,Мимо продажи надувных насосов за 5800,Мимо оврага, за которым минут через 10 ходьбы инфекционка,Мимо заброшенных садов, где когда-тоЦветы оттягивали к земле ветви кривой яблони и рядом паслись две козочки,Мимо КРЗ, где работает стерженшицей подруга Шнуркова,Мимо той самой проходной, где мужик, чо, всё-таки вышел,Мимо кулинарии «Сказка», где я в 6 лет взяла пирожное «Пенёк»И нашла на пеньке живого таракана,Мимо бани и остановки, на которой продают веники из пыльной берёзы и пихты,Мимо детского дома в бывшем детском саду или наоборот,Мимо огородов, которые веснойЗаливает с кладбища рядом,Мимо квартала, где жила детская поэтесса в страусином боа,Мимо санатория с кислородными коктейлями в 1981 году,Мимо лыжной базы, где была сауна, а в саунеРасстреляли целую группировку и проституток, только одна спаслась,Мимо недостроенного дома престарелых,Где тоже случилось что-то очень плохое, не знаю чо,Прямо до родительского дома.Открыла двери, сняла пуховик, шапку, прошла на кухню, спросила:«Ну чо вы, как, чо? Чо, как здоровье? Я чо?Я ничо, я вот печенья к чаю купила».Потом зашла вконтакт, спросила:«Ну чо у тебя там сегодня на ужин – драники или жареная капуста?Чо ты как чо? Чо будешь вечером делать?Я уже завтра обратно буду».Иногда этого «чо ты как чо» и достаточно.Остальное не важно.
«Город оказался таким, какие мы любим…»
Город оказался таким, какие мы любим:Разбегающиеся наивные улочки, кусты с бесконечными цветами,Перевешивающимися, переливающимися через ограду,Маленькие окна, открытые, с надутыми белыми занавесками,Маленькая площадь с невысоким высохшим фонтаном,Маленькие магазинчики, забитые вещами и сладостями.Когда устали, сели в маленьком кафе, вкусно поели,Порции оказались неожиданно большими, однакоМы были так голодны, что они показались маленькими,Выпили пива – не чтобы выпить, а так, немного,Просто чтобы почувствовать вкус, становилось жарко,Нашли маленькую бордовую церковьС крошечным садиком, в садике почему-тоБыла похоронена красивая русская женщина,Мы никогда не узнаем, кто она, но это неважно,Сели на скамью, разделили на двоих одну марципанку,Было тихо, только чуть слышноМаленький ветер и маленьких птичек в листве над нами,Мы поглядели друг на друга, обменялисьМаленькими улыбками, маленьким пожатием рук,Закрыли глаза, рядом, как всегда, рядом,Я хотела сказать, но было так тихо и лень, и я не сказала:Всё-таки нет ничего важнее маленькой жизни, посколькуСохранять её на самом деле гораздо труднее, чем терять и гореть,Искать, взлетать, падать, снова надеяться, эти большие людиЖивут и умирают, так и не поняв самое важное:Без наших маленьких жизней не было бы их большой,Той самой, о которой
мы читали, о которой слышали от других,Которую видели в интернете,О которой иногда тайком мечтали, но которойНикогда по-настоящему не хотели.
«На перекрёстке Белинского-Щорса отличный овощной киоск…»
Моим
На перекрёстке Белинского-Щорса отличный овощной киоск:всё немножко подешевле, и персики не такие дубовые,как в «Пятёрочке» рядом.На ужин хотели салат. Поэтому нужны овощи. Решаю:взять помидоры по 99 или по 85? По 99, конечно, лучше,а вот по 85 придётся выбирать. Через дорогуможно найти, конечно, и по 67,но они мелкие и с подозрительной желтизной. Тяжело задумываюсь.Поднимаю глаза, понимаю – в витрине отражаюсь не я,а мамино платье с прилипшей тополиной пушинкой, её руки, внимательно,чуть неуверенно перебирающие овощи,и отцовская ранняя седина, его недовольное выражение рта:– Оля, какая-то фигня, а не помидоры, ну их к чёрту, пойдём отсюда.– Витя, да что ты всё время всем недоволен. Не переживай,сейчас разберёмся.И я терпеливо выбираю. Набрала мешок. По 85.Потом покупаю ещё огурцов (по 62 – это хорошо,в «Верном» они по 68), пучок зелёного лука, лук репчатый —этот в доме всегда пригодится, какой дом без лука репчатого,пучок укропа, салат в горшочке – по 35 (совсем отлично,на соседней улице он по 52), перцы – свежий урожай, по 90,на удивление уже покраснели, кончики чуть смяты, сочатся,но ничего, обрежу.Хочется, конечно, пахлавы – тут свойскую продают.Делаю шаг к прилавку, но на плечо кладет упреждающе руку деда Афоня:«Бог с ними, с печеньками – эт всё баловство, сейчас же лето,возьми лучше фруктов.Да и ты ж пироги на днях пекла – дома ещё стоят не доедены».Прав деда Афоня, что тут скажешь – покупаю ему черешни.Залихватски тут же хлопает рукой по ближайшему ящикубаба Таня: «И арбуз возьмём! Самый большой!»«А почему бы и нет?» – думаю я, иду к арбузам.Баба Люда останавливает, укоряет: «Катя, да какие арбузы в июле?Непонятно ещё, из чего их там сейчас р'oстят,какие фосфаты в них, химикаты. Дождись августа.Да и вообще: до конца недели ещё полнедели.Нужно уложиться в бюджет. Лучше бы тебе поэкономить.Купи в «Пятёрочке» редиску.У них сегодня акция – пакет полкило по 39,90».Виновато оглядываюсь на Бабу Таню, пожимаю плечами,иду в «Пятёрочку» за редиской. Потом всё же возвращаюсь,прикупаю несколько нектаринов для бабы Тани.Они тоже сладкие.Иду домой с тяжёлой сумкой, краешек пакета от черешниВысунул нос из сумки, полощется на ветру.У самого подъезда слышу тихое покашливание, оборачиваюсь:о, сам дед Семён Аристархович, пузико вперёд,кепочка на затылочке! Ходит вокруг маленьким гогольком,а глядит виновато: «Кать, может, того? По пивку?Жарко же, лето, сама понимаешь».Останавливаюсь. Вздыхаю. Думаю: нельзя обидеть деду Сеню —он же умер раньше других дедушек-бабушек,я же его почти и не помню. Вот лис деда Сеня!Достаю телефон, пишу смс:«По дороге с работы купи два «Жигулевских», пжалста.Совсем про него забыла».
«Рядом с моим бывшим домом по Коминтерна…»
Рядом с моим бывшим домом по КоминтернаБыла спортивная школа. Рядом с ней – спортивное школьное поле.Над полем висели на проводах кроссовки.Люди говорили, такое – знак того, что здесь кто-то умер.Люди говорили, такое – знак того, что здесь продают наркоту.Люди вообще у нас говорили много.Соседка из квартиры над нами,Разгоревшись праведным алкогольным гневом,Выходила на лестничную площадкуМежду своим третьим и нашим вторым, кричала:«Эти бл.ди со второго опять ремонт делают, шуму на весь подъезд.Так нынче бл.довать каждый может.Может, и мне в какую-то бабу подвлюбиться?»И уходила поливать цветы.Ночью к ней являлся пьяный сын.Она его тоже посылала к бл.дям (не к нам, а в соседний подъезд),Сын начинал её бить, она – голосить, что убивают.Весь подъезд просыпался, матерился сквозь зубы,Переворачивался на другой бок, вновь засыпал.Волноваться было не о чем. Вы бы тоже так делали.В доме напротив, на втором этаже, окна в окна c нашей гостинойКвартиру снимали студентки торгово-экономическогоИли кулинарного. Летом на открытое окноВыставляли раздолбанный магнитофон, вся улицаСмиренно слушала Диму Билана и «Руки вверх». СтуденткиЗаигрывали с пацаками из квартиры на первом этажеВ доме через дорогу.Пацаки в квартире на первом этаже ходили домой через окно.Друзья к ним в гости ходили тоже через окно.До сих пор мне почему-то кажется,Что кто-то из друзей именно этих пацаковОбчистил нашу квартиру —Залезли по строительной лестнице на балкон,Вынесли из дома всё ненужное,Топором пытались в отопительный сезонПерерубить трубы, снять батареи.Как и все в этом городе, мы надеялись, что воров не найдут —Иначе не выплатят деньги по страховке от кражи.Их не нашли. Люди говорили, нам повезло.Больше всего я в той квартире любила зимние воскресные утра,Когда мы втроём – две хозяйки и кошка —Завтракали на крохотной хрущовочной кухне.Закипал голубой чайник, настенный кафельЦвета чайных роз цвёл пышными розами. За окномПадал медленный снег, тоже похожийНа опадающие мокрые розы,Жизнь была безмятежна, медленна и проста,Как бывает жизнь в каждом маленьком городе.Люди говорят, после нас в нашей бывшей квартиреНикто надолго не задерживался:Новая хозяйка умерла через полгода,Со следующими хозяевами тоже что-то не то.Люди не знали, что и говорить.Раз в пару лет я прохожу мимо того дома на Коминтерна.На нашем бывшем балконе до сих порВисит наш китайский белый фонарь —Шесть лет назад, уезжая, забыли снять.Я прислушиваюсь к проходящим мимо, посколькуИзредка люди, знаете ли, оказываются правы:Иногда от сожалений по месту и времениНевозможно избавиться, как невозможно избавитьсяОт памяти безответной – невысказанной – любви.
II. Литература и люди
«В секонде вышла на новый уровень пользователя…»
В секонде вышла на новый уровень пользователя:научилась подбирать вещи на Елену Фёдоровнубез Елены Фёдоровны.Секрет прост – просто нужно надеть рубашку на себя:если мне тесновата, то ей как раз в самый раз.Так были куплены, к примеру,розовая футболка с бледным геометрическим принтом,напечатанным с изнаночной стороны,и португальский пиджак из искусственной овчинки,выкрашенной в синий цвет.Хоть на поминки, хоть в театр.Поэтому пошли в театр.Представление давали швейцарцы —из испанской жизнис французским акцентом.Молодые актёры играли старых актёров,старые актёры играли тоже старых актёров,все вместе играли то ли Тристана и Изольду,то ли Сальвадора и Гала,были обещаны и представлены акробатические и иные этюды,барабанная дробь, бесшабашная буффонада,деревянные куклы, задыхающийся скафандр,сольное и хоровое пение.«Смотри, – сказал в антракте зритель позади меня, —они же все в морских пляжных полосатых костюмах,настоящее ретро,я прямо так и вижу пустынный Кадакес,сухую траву, море до горизонта, свежая рыба на ужин,любовь, воздух,как много воздуха!»«Смотри, – сказал зритель впереди меня, —ведь эти костюмы – точно отсылка к тюремным робам:их слишком много, есть только сожаления о прошлом,они никому не нужны, они в клетке,ничего больше не будет, только одиночествосреди таких же, как ты».«Правда – подумала я, —это всего лишь то, что ты называешь правдой».
