Два года на палубе
Шрифт:
— Привести обратно на курс!
— Есть привести на курс, сэр! [67]
— Пошел брам-реи!
— Ставить бом-кливер!
И не успело еще судно выйти из шквала, как оно опять бежит под всеми парусами. Снова появляется солнце, оно припекает пуще прежнего. Палуба и одежда на матросах уже сухие. Крышки с люков сняты, старый парус снова расстелен на палубе, снова поскрипывает крутильная машинка. Капитан спускается вниз, и ничто уже не напоминает о том, как недавно бушевала стихия.
67
Рулевой обязан слово в слово повторять каждую команду. Обычного «Есть, сэр!» здесь недостаточно. — Прим. авт.
Подобные шквалы, равно как и мертвые штили, которые длятся по нескольку часов и даже дней, весьма характерны для тропиков Атлантики. Поскольку всю команду целыми днями держали на палубе, вахте разрешалось спать по ночам, исключая рулевого и впередсмотрящего. Правда, формального позволения на это никто не давал, просто смотрели на такое нарушение дисциплины сквозь пальцы. Мы, конечно, старались наилучшим для себя образом использовать такую поблажку и расползались по самым разным углам, укрываясь под наветренным фальшбортом, за шпилем и в прочих закоулках поуютней. Возможность отдохнуть сверх положенного пришлась очень кстати, ибо при работе всей командой мы могли находиться в кубрике всего четыре часа в течение полутора суток, и поэтому мы не пренебрегали ни одним часом сна. Нашей вахте случалось спать даже в такие ночи, когда хлестал настоящий ливень. Часто при мертвом штиле, сопровождавшемся не
В течение недели или десяти дней после пересечения экватора происходило непрерывное чередование штилей, шквалов, попутных и противных ветров. Не успевало судно привестись круто к ветру, как через час поднимался легкий попутный ветер, и мы снова ставили лисели по обоим бортам. Так продолжалось
до воскресенья, 28 августа, когда на 12° северной широты мы вошли в северо-восточный пассат. Уже за двое суток до этого в небе появились пассатные облака, и с часу на час мы ожидали, что окажемся под ними. К полудню легкий южный ветер сменился порывистым от норд-оста, заставившим нас убрать лисели и перебрасопиться. А уже через два часа мы лихо неслись вперед по волнам, вздымая фонтаны брызг под крепким норд-остом. В основном нам пришлось идти круто к ветру, чтобы держать курс норд-норд-вест, но иногда ветер отходил немного к осту, и можно было рискнуть, поставив грот-брам-лисель, благодаря чему мы значительно продвинулись к северу.
Воскресенье, 4 сентября. Потеряли пассат на 22° северной широты и 51° западной долготы, то есть у самого тропика Рака.
Несколько дней мы болтались в так называемых «конских широтах» [68] , подвергаясь воздействию всевозможной погоды и ветров, а так как мы были на широте Вест-Индии, то пережили и грозы. К тому же сентябрь — месяц ураганов, а мы как раз «повторяли» путь ужасного урагана, который обрушился на Северную Атлантику в 1830 году.
68
Полоса штилей, где погибало много лошадей от недостатка воды и корма во время перевозки этих животных из Европы в Америку.
В первую же ночь, после того как мы вышли из пассата (это было на широте Кубы), разразилась настоящая тропическая гроза. С вечера дул легкий попутный ветер, который к полуночи совсем стих и сменился мертвым штилем. Тяжелая черная туча заволокла все небо. Когда к полуночи наша вахта вышла на палубу, вокруг было темно, как в Эребе [69] . Мы убрали все лисели и бом-брамсели, хотя не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. Замершие паруса грузно свисали с реев. Недвижимость всего окружающего и почти осязаемая чернота страшили неизвестностью. Никто не произносил ни слова, но все словно ждали чего-то. На баке появился старший помощник и тихо, почти шепотом, приказал убрать кливер, за которым так же, почти беззвучно, последовали фор- и крюйс-брамсели. Судно оставалось недвижимым, и долгое ожидание вызывало в теле почти физическую боль. Мы слышали, как капитан расхаживает по юту, но ничего не могли разглядеть, кроме собственной ладони, да и то поднесенной к самым глазам. Вскоре опять пришел старший помощник и так же тихо велел взять грот-брамсель на гитовы. Тягостное ожидание и мертвая тишина настолько подействовали на команду, что гитовы и гордени мы выбирали без единого звука. Я вместе с молодым англичанином полез наверх закатывать парус, и, когда мы подтягивали его пузо, старший помощник что-то крикнул нам, но мы ничего не расслышали. Решив, что нас зовут подсобить остальным, мы быстро закрепили сезни и на ощупь спустились на палубу. Команда стояла по местам, и все смотрели наверх, и там, прямо над тем местом, где мы только что находились, на топе грот-брам-стеньги был светящийся шар, так называемый огонь св. Эльма. О нем нас и предупредил старший помощник. У матросов есть примета — если огонь поднимается вверх, то это к хорошей погоде, а если идет вниз, значит непременно будет шторм. Однако для нас он не предвещал ничего хорошего, так как спустился на нок брам-рея, откуда мы вовремя убрались, поскольку человек, на лицо которого упал отсвет огня св. Эльма, считается обреченным. Потом на несколько минут он исчез и появился снова на фор-брам-рее. Померцав там, он потух, но впередсмотрящий на баке почти сразу заметил его на ноке бом-утлегаря. В этот момент мы почувствовали, как редко закапал дождь и заметно сгустилась чернота ночи. Потом послышался далекий рокочущий раскат грома, и на зюйд-весте мелькнуло несколько вспышек. У нас были убраны все паруса, кроме марселей, однако шквал все еще медлил. Несколько дуновений ветра всколыхнули было паруса, но вслед за этим опять все стало неподвижным. Внезапно ужасающая вспышка озарила все вокруг и одновременно с ней раздался оглушительный удар, направленный словно на нас. Прямо над нашими головами словно разверзлось небо, и оттуда хлынул поток воды, подобный низвергающемуся с высот океану. Мы словно окаменели. Удары грома следовали один за другим с такой силой, что, казалось, нам приходит конец. Вся поверхность воды светилась от непрерывных вспышек. Стена была сплошной лишь считанные минуты, а затем дождь переходил в ливень только время от времени. Однако молнии непрестанно сверкали в течение нескольких часов, разрывая ночную темноту слепящими вспышками. И все это время не было ни единого дуновения ветра, так что судно стояло недвижимо, словно мишень для стрельбы, оставаясь единственным плавающим предметом на поверхности океана на многие мили вокруг. Так мы выстаивали час за часом, пока в четыре не кончилась наша вахта. За все это время вряд ли кто из нас промолвил хоть слово, мы даже не отбивали склянки и столь же беззвучно сменялись рулевые. Проливной дождь то затихал, то снова возобновлялся. Мы стояли на палубе промокшие насквозь и ослепленные молниями, которые пронзали эту «египетскую тьму» нестерпимо яркими вспышками, а раскаты грома, казалось, сотрясали океан. Впрочем, молния редко губит суда, так как электричество поглощается многочисленными выступающими частями рангоута и расположенными всюду металлическими предметами. В четыре часа мы спустились вниз, а на палубе все оставалось по-прежнему. До чего трудно уснуть, когда думаешь, что очередная молния может переломить судно пополам или поджечь его, и когда «могильный» штиль грозит каждую минуту взорваться ураганом, который может начисто снести мачты. Но тот не матрос, кто не засыпает, как только уляжется на койку. И когда в семь склянок привычное «Вахта левого борта, наверх!» подняло нас на палубу, вокруг было ясное солнечное утро, а судно под всеми парусами, подгоняемое легким ветром, не спеша бежало вперед.
69
Эреб — в древнегреческих мифах — вечный мрак (одно из начал мира), порождение Хаоса.
Глава XXXV
Новые происшествия
От широты Вест-Индии и до Бермуд, где мы имели западные и юго-западные ветры, постоянно дующие ранней осенью у восточного побережья Соединенных Штатов, нам сопутствовала переменчивая погода; мы пережили и два-три умеренных шторма, которые называются у моряков «риф-марсельными ветрами». Последние настолько характерны, что описание одного из штормов может дать полное представление о прочих. Представьте себе прекрасный полдень — команда работает, кто на рангоуте, кто на палубе, дует крепкий бриз, судно идет круто к ветру с трюмселями, взятыми на гитовы. Обычно во второй половине дня ветер усиливается, облака предвещают шторм. Водяные брызги начинают перехлестывать через полубак и попадают на каболки, которые плетут парни. Старший помощник останавливает работы и очищает палубу раньше обычного. Подается команда вынести бом-брам-фалы на ветер. Обтягиваются стень-фордуны, а на мартин-бакштаг закладываются тали. Кто-нибудь из матросов убирает крюйс-бом-брамсель. Кок уже не сомневается, что предстоит «паршивая работенка» и спешит с ужином. Так оно и есть — старший помощник велит ужинать повахтенно, а не всей командой, как обычно. За едой слышим, как убирают бом-брамсели. Выходим наверх. Ветер тем временем успевает усилиться и гонит встречную волну. Матросы уже не собираются на баке перед «собачьей вахтой», чтобы покурить, спеть что-нибудь или послушать чью-нибудь историю. Подвахта сразу же отправляется вниз и заваливается по койкам, справедливо полагая, что на ночь нелишне и поспать два часа. Меж тем облака становятся все чернее, ветер расходится вовсю, и судно с трудом пробивается сквозь высокую встречную волну, которая заливает
Наш капитан женился всего за несколько недель до выхода из Бостона, и легко догадаться, что после двухлетнего отсутствия он теперь не жалел парусов. Старший помощник тоже не привык никому уступать, а второй, хоть и опасался «выжимать ветер», еще сильнее боялся капитана, отчего временами рисковал больше, чем оба его начальника. Однажды за сутки мы сломали три бом-утлегаря и блинда-рей, не говоря уже о такой мелочи, как несколько лисель-спиртов. Кроме естественного желания поскорее попасть домой, у нас была другая причина гнать судно — на борту объявилась цинга. Одному матросу стало так плохо, что он уже не мог работать, а наш англичанин Бен был еще в более ужасном состоянии, и день ото дня ему становилось все хуже и хуже. Ноги у него распухли так, что он не мог ходить; мышцы утратили упругость, а на коже после надавливания пальцем оставалась вмятина; десны раздуло, и бедняга почти не открывал рта; дыхание стало прерывистым и тяжелым. Он окончательно обессилел и совсем упал духом, ничего не ел и при таком быстром ухудшении здоровья вряд ли протянул бы дольше недели. У нас же не осталось никаких лекарств, да и все равно ничто не могло помочь ему, кроме свежих продуктов и terra firma [70] . Впрочем, цинга на судах теперь не столь распространена, как в прежние времена, и принято считать, что она возникает из-за соленой пищи, грязи, чрезмерного употребления жира (поэтому ею так часто страдают китобои) и, наконец, является следствием бездеятельности. Однако на нашем судне никто не заболел бы по сей последней причине, равно как и по второй, поскольку люди у нас подобрались чистоплотные; мы всегда аккуратно прибирали кубрик, а что касается мытья и перемены одежды, то отличались большей прилежностью, нежели многие береговые жители. Причина болезни заключалась, по всей видимости, только в употреблении солонины и, может быть, в быстром переходе из области жестоких холодов в жаркие тропики.
70
Земная твердь (лат.).
Рассчитывая на преобладающие осенью у побережья западные ветры, капитан зашел далеко к весту, чтобы пройти между материком и Бермудами. Кроме того, он надеялся встретить какое-нибудь судно, идущее в Вест-Индию или южные штаты. Хотя цинга и не распространялась пока на остальную команду, но этого следовало опасаться, да и наши больные были совсем плохи.
Воскресенье, 11 сентября. Широта 30°04' северная, долгота 63°23' западная. Бермудские острова в ста пятидесяти милях к норд-норд-весту. На следующее утро около десяти часов раздался крик: «Парус!», и вся команда высыпала наверх посмотреть на встречное судно. Оно оказалось ничем не примечательной бригантиной, шедшей курсом зюйд-зюйд-ост, скорее всего, из северных штатов в Вест-Индию, то есть как раз тем, что нам было нужно. Заметив, что мы хотим переговорить с ней, она легла в дрейф, и мы поспешили приблизиться.
— Эй, на бригантине, откуда вы?
— Идем из Нью-Йорка в Кюрасао.
— Не найдется ли у вас свежей провизии?
— Сколько угодно!
В одно мгновение мы спустили кормовую шлюпку, в нее прыгнули капитан и четверо матросов, и скоро она уже пританцовывала на волне у борта бригантины. Через полчаса шлюпка возвратилась, наполненная картофелем и луком, и суда разошлись, следуя своим курсом. Это был «Солон», приписанный к Плимуту, который направлялся из Коннектикут-Ривер, с заходом в Нью-Йорк, в Центральную Америку с грузом свежего продовольствия. Лук оказался совсем свежим. И второй помощник «Солона», когда он, перегнувшись через борт, передавал связку лука в нашу шлюпку, пошутил, что, мол, девицы нанизали луковицы на нитку специально для нас в день отхода судна. У нас на «Элерте» по ошибке считали, что прошлой зимой были выборы президента, и когда шлюпка уже отвалила, капитан окликнул бригантину и спросил, кто сейчас президент Соединенных Штатов. Эндрю Джексон, ответили ему. Мы, однако, усомнились, что престарелого генерала могли избрать в третий раз, и окликнули их снова, тогда они отвечали — Джек Даунинг, предоставив нам самим разбираться на досуге, где истина.
Один из гребцов нашей шлюпки, некто Джо, выставил себя на посмешище. Он был очень тщеславным парнем и не упускал случая похвастаться по любому поводу. Дело в том, что честь и достоинство любого судна и его команды зависят от продолжительности и характера рейса. В среде моряков почетными считаются плавания в Индию или Китай, а вояж на Северо-западное побережье Америки (на Колумбия-Ривер или в Русскую Америку) за грузом мехов почитается за предприятие романтическое и таинственное, а коли уж судну доведется обойти вокруг света, такой рейс бьет все прочие. Так вот, серьезный сутуловатый старший помощник бригантины перегнулся через борт и заговорил с людьми в нашей шлюпке: «Откуда идете?» Джо не задержался с ответом: «С Северо-западного побережья». — «С каким грузом?» Это был каверзный вопрос, но Джо и тут не ударил в грязь лицом. «Шкуры» — поспешно сказал он. «Так что и тут, и там одни рога?» [71] — отпарировал помощник самым язвительным тоном. Все в шлюпке затряслись от хохота. Так был посрамлен Джо.
71
Намек на выражение «blow one's own horn» — «дуть в собственный рог», то есть бахвалиться, заниматься саморекламой; мыс Горн в переводе тоже означает рог.