Два красавчика и Я

Шварц Анна

— Ты, ээ… — я сглатываю, рассматривая эти чертовы мышцы, которые могли бы стать предметом эротических фантазий всего женского населения земли, — Ты что делаешь? Джинсы оставь!!! — в панике выпаливаю я, а Мирослав ухмыляется в ответ, опуская руки.

И спустя мгновение он с легким всплеском оказывается в воде, а потом внезапно выныривает возле меня. И ставит руки по бокам, на бортик бассейна.

Мне хочется закрыть глаза. Потому что блестящая от воды кожа, и капельки, прочерчивающие дорожки вниз по его телу — это слишком большое испытание

для моей выдержки. Сли-ш-ком. И темные лини тату на груди кажутся ещё ярче на мокрой коже. Мне кажется, что вода в бассейне становится внезапно прохладной. Но что-то мне подсказывает, что еще минута — и моя закипающая кровь в венах ее нагреет до нужной температуры…

Он смотрит на меня, и я будто падаю в черноту его глаз.

— Птичка… поговорим? — таким голосом обычно предлагают раздеться, но у него удалось произнести им вполне невинную фразу.

— П…п...поговорим, — отвечаю сдавленно я.

 Хотя больше всего мне хочется произнести «Помогите!».

Эпизод 32.2

Эпизод 32.2

Я, все-таки, беру себя в руки и спрашиваю:

— О чем?

— О нас, птичка.

Серьезно? «О нас» разговоры обычно ведутся за бокалом вина где-нибудь в ресторане, или, хотя бы, за чашкой чая у кого-нибудь дома. А не в таком виде… я опускаю на секунду взгляд вниз. Мокрый топ прилипает к телу и сползает, немного приоткрывая края нижнего белья. Я тут же натягиваю его повыше, и стоит мне отпустить лямку, как ткань снова начинает медленно стекать вниз.

— В бассейне поговорим? — вырывается у меня усмешка.

— Птичка, я не пялюсь тебе на грудь, забей, — парень берет мою руку и отводит в сторону. Но не отпускает, и я чувствую, как он проводит пальцем по запястью, и это прикосновение кажется мне таким приятным, — меня сейчас интересует другое. Я могу от тебя потребовать несколько минут откровенности?

Я поднимаю на него взгляд. Нет, он действительно серьезен.

— Можешь… — не слишком уверенно произношу я, потому что не знаю, о чем конкретно будет разговор.

Мирослав наклоняется ко мне ближе, и я удивленно приподнимаю брови, прикидывая, что он собирается делать. Однако, он просто смотрит мне в глаза, будто пытаясь прочитать так мои мысли, и медленно произносит:

— Птичка… почему ты так грубо сказала мне тогда, что не останешься со мной в одной комнате… и почему ты потом плакала?

У меня сжимается сердце, как от страха, хотя, на самом деле, просто от того, что он, оказывается, знает. Видимо, Рита рассказала ему больше, чем следует. Коза.

— Это… неважно, —я стараюсь взять себя в руки, хотя, поганое ощущение, что Мирослав услышал обо мне такие вещи, никак не отпускает. Можно здорово потешить самолюбие, когда девушка плачет из-за тебя. Тот факт, что из-за тебя кто-то плачет — сразу превозносит тебя над этим человеком…

— Мне важно, — парень

продолжает выворачивать мою душу одним только взглядом.

— Зачем? — я отвожу глаза, не выдержав, и смотрю на темную воду, которая колышется между нами, — что было, то было. Зачем поднимать снова эту тему…

— Птичка, я хочу знать причины, по которым ты расстраивалась. И почему ты повела себя так.

— Будем считать, что меня просто напряг антураж комнаты…

— Птичка, — он внезапно поднимает мой подбородок пальцем, и заставляет посмотреть снова ему в глаза, а я едва сдерживаю возглас возмущения. Но меня останавливает то, как он на меня смотрит, — мне нужна пра-в-да.

— Слушай…

— Я не отпущу тебя из бассейна, пока ты не скажешь. К Марку у тебя никаких чувств нет, хотя ты убежала тогда с ним, и я было допустил эту мысль. И допустил, когда ты возмущенно заявила, что не останешься со мной. Я не давал тебе повода уходить, или думать, что между нами все закончится после той ночи. Так какого черта?

— У нас был тот дурацкий спор, на то, что я в тебя влюблюсь, — мрачно отвечаю я, понимая, что он действительно не отстанет.

— И?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не ответить в рифму. Почему-то воспоминания о том дне снова пробуждают во мне обидное и злое чувство.

— И? Я не хотела… проигрывать. Что, по-твоему, я бы делала потом? Знаешь, можно, конечно, засунуть подальше все эти мысли, и представить, что у вас просто короткое, но приятное увлечение друг другом. Но долго ли можно так обманывать саму себя? У нас и так все зашло далеко! Нельзя спорить на такое… особенно, когда не знаешь, насколько может разрушительным быть это чувство, когда для второго все происходящее — просто игра.

Рука внезапно затыкает мне рот, и я ошарашенно воззряюсь на Мирослава. Он смотрит куда-то в сторону от меня. Мрачно и напряженно.

—Я услышал достаточно, — тихо произносит он. И пока я проглатываю невысказанные фразы и обиду, что мне пришлось раскрыть душу, а меня так сухо прервали, он внезапно обхватывает меня руками за талию, поднимает и сажает на бортик бассейна. Будто я ничего и не вешу, — иди сними мокрые вещи и просуши. Я скоро буду.

Я подбираю ноги и поднимаюсь. Вот и высказалась! Зачем? В пустоту? И никакой реакции. И, яростно развернувшись, топаю к дверям номера. Оставив его одного болтаться в бассейне.

А в ванной, раздевшись, и закинув вещи в сушилку, надев халат и поставив набираться ванну, потому что меня отчего-то колотило, как от холода, я сажусь на кафельный пол, обхватив колени руками, и тупо смотрю в пространство. Ну и для чего было меня допрашивать? Для чего вот это все? Оставил бы, как есть! Теперь мы оба чувствуем себя неудобно, а я еще и в легком стрессе.

Как только набирается ванна, я бухаю в нее от души пену, собираю волосы в пучок, и, скинув одежду, с диким удовольствием опускаюсь в горячую воду. Дрожь тут же отступает, и напряженные мышцы расслабляются. Я откидываюсь на бортик и закрываю глаза.