Два миллиона (сборник)
Шрифт:
В течение суток были выпиты все запасы алкоголя и в соседние районы были высланы гонцы за спиртным. Рестораны и кафе за одну ночь выполняли годовые планы. Дискотеки не вмещали всех желающих. Прогулочные катера работали без отдыха. Городские таксисты, тут же взвинтившие цены, богатели от минуты к минуте.
Мэр города, не имея точных сведений о причинах столь бурного веселья, решил под эту марку провести праздник открытия сезона, хотя до него еще оставалось добрых полмесяца. Под это дело ему удалось списать приличную
Сотрудники внутренних органов в отделения и вытрезвители не забирали, довольствуясь жирными взятками от загулявших граждан.
Бабки продавали семечки мешками. В магазинах все смели с витрин, включая заплесневелый сыр и лотки для мяса.
Всем было хорошо!
Плохо было Соскачеву. Ему удалось собрать меньше двух тысяч, что никак не могло примирить его с этим миром.
Джабраил отвоевал больше. Пять тысяч мокрых американских долларов отягощали его карманы. Поездку в Сочи можно было признать удачной.
Деду Попугайкину отбили все бока, но зато он возвращался в Москву не пустой. Полторы тысячи стали неплохой прибавкой к пенсии.
Богаче всех оказался Крабов. Около двенадцати тысяч баксов должны были в ближайшем будущем придать ускорение его бизнесу.
Катя и Брыкин немного припозднились к началу дележа. Но и они совместными усилиями выловили четыре тысячи. Этих денег им хватило на то, чтобы замять дело об угоне, выплатить станичнику компенсацию за погибших кур, развестись Кате с Соскачевым и сыграть свою свадьбу.
Глава 24
Все то время, пока посторонние люди боролись за его кровные деньги, Джон вживался в быт станицы Новопокровской. Да, высокомерный американский миллионер с удовольствием носил синие широкие штаны с красными лампасами, месил огромными сапожищами весеннюю грязь станичных улиц, ловил на зорьке окуньков в спокойной кубанской речке, подкарауливал за сараями деревенских девок и пил с мужиками самогон. Хотелось бы, конечно, чтобы все это его преображение имело бы какой-то логический смысл, но этого не было.
Сам себе на подобные вопросы Джон не отвечал, а просто жил душевной сельской жизнью. О Тони он забыл и вместе с казаками готовился к севу. Жить он продолжал у деда Григорича и бабки Марфы, но в планах его было переехать к аппетитной вдове Варваре с соседней улицы.
Жору, как его здесь окрестили, в станице полюбили. Вначале за непонятные и красивые слова, которые он произносил, а потом и за добрый нрав и хорошие манеры. Язык он выучил быстро, поскольку здесь употребляли простые слова и фразы, и запомнить их не составляло труда.
Были, конечно, и минусы в его станичном проживании. Круг знакомств был ограничен станичной околицей, инфраструктура не радовала, пепси-колы не было, так же как и попкорна, Голливудом не пахло, из развлечений – только семечки.
Но плюсы с легкостью
Одним погожим утром в станицу прибыл Энтони Роумен. Он зашел в хату к своему двоюродному деду, но его там не застал.
– Здравствуйте, бабушка Марфа! А Григорьевич где? И Джона что-то не вижу…
– А они с утра пораньше пошли мужиков с Выселок бить.
– Чего?!
– Ты что глухой?! Бить мужиков с Выселок. Те у них пять переметов и невод сперли.
– И… и Джон с ними?!
– Жора что ли? Конечно, как же без него. У него зуб на выселковских.
– По… почему?!
– А он из ихних ульев мед таскал, а те его поймали. Ну, и поколотили малеху.
– Мед? А зачем ему мед?
– Как зачем? Ты прям, Антоша, как с Луны свалился! Сахар же сейчас по талонам, карамель днем с огнем не найдешь, вот на меду брагу и ставят. Ну, а потом, само собой, самогон гонят.
– Так он самогон пьет?!
– А как же! Он что не станичник, что ли?
– Станичник?!
– Ну, а кто? Городской, что ли? В станице живет, значит – станичник.
Тони, после катастрофы с долларами, думал, что его уже ничто не сможет ни удивить, ни расстроить, но сейчас он вышел на улицу, присел на завалинку и крепко призадумался.
Через полчаса в пыли улицы появились новопокровские мужики. Они шли, радостно переговариваясь и смеясь. Отбитое назад имущество они везли на большой тачке. Впереди шел Джон и о чем-то оживленно разговаривал с рябым мужиком огромного роста.
Джона Джериксона было почти невозможно узнать. Волосы, на которых покачивался видавший виды картуз, неприлично отросли и спутались. Лицо было не бритым, нос красным, под глазом – синяк. Одежда была самая простая и вся в пыли. Во время разговора он размахивал руками и употреблял множество неприличных выражений.
Бывший владелец «Траста» на повороте попрощался с мужиками и пошел с Григорьевичем к хате. Тони поднялся к нему навстречу и, с трудом сдерживая удивление, спросил:
– Джон, это ты?!
– Антоша, приехал! Дед, смотри, друган мой и твой внук вернулся! Ну, как ты, брат?
– Джонни, ой, прости… Жора, должен тебя сразу огорчить…
– Что? Что такое? Опять коммуняки к власти пришли?!
– Нет, не знаю. Я о другом. Из всех твоих денег мне удалось добыть только тридцать тысяч. Остальные растащили.