Два миллиона (сборник)
Шрифт:
Музыка будоражила умы ученых и подталкивала их на великие открытия, художники и скульпторы, вдохновленные сладостными звуками, совершенствовали свои творения. Певцы и музыканты становились все более значимыми членами общества. Их восхваляли, им поклонялись.
Во времена социализма в России эстрада, хотя и имела огромнейшую аудиторию, была скована по рукам и ногам и была вынуждена вести двойную жизнь. Сотни кураторов следили за тем, чтобы сатирические куплеты были идеологически выдержанными, и прическа любимой народом певицы соответствовала представлениям
После провала социализма, эстраду назвали шоу-бизнесом, и с ней стало твориться черт знает что! Пошлость и ложь так поперли на освободившееся место, что даже стало жутко за духовное здоровье нации. Все эти «Миражи» и «Ласковые маи» вызвали настоящую истерию в стране, хотя ничего из себя не представляли. Совсем ничего. Потом стало еще хуже. «Сектор газа», «Дюна», Шнуров – закрепили приход дикого шоу-бизнеса в Россию. Для большей пошлости подоспели Борис Моисеев, Пенкин и Шура. Видимо, все это было оправдано – в 90-х у русского народа не было страны, не было и эстрады.
Эстрады не было, но было поле деятельности для ловких и беспринципных людей. Для них открылись широчайшие горизонты. Осваивать деньги наивных граждан, только-только почувствовавших себя свободными, можно было, казалось, до бесконечности. Талант в шоу-бизнесе не играл никакой роли, нужен был нахрап и отсутствие моральных устоев.
Коля и Славик зашли в студию звукозаписи и обратились к первому же попавшемуся им человеку.
– Простите, уважаемый, мы хотели бы в шоу-бизнесе поучаствовать.
Уважаемый остановился, внимательно посмотрел на них и, не справившись с мукой внезапного интереса, спросил:
– В качестве кого?
– Петь могу, – гордо изрек Николай.
– Что именно?
– Шансон мне ближе.
– Неплохо, неплохо. Только ведь сейчас без денег никуда. Тем более в шоу-бизнесе.
– Понимаем. Средства имеются.
– Что ж, раз так… Твердо решили петь о бандитской жизни и блатной романтике?
– Голос подходит, – сказал с неестественной хрипотцой Николай.
– Знаете что, приходите завтра к 10.00 на прослушивание. Да, и деньги захватите.
– Сколько?
– Чем больше, тем лучше.
На следующий день Николай спел пару песен в какой-то грязной и душной будке. «Уважаемый», который представился как Варфоломей Ганнибалович Иголкин, взял деньги и сказал, что остальное сделает сам. Обещал через неделю выпустить кассеты, а через месяц организовать туры по стране.
Однако, недоброе предчувствие посетило друзей гораздо раньше. Через три дня они пришли в студию звукозаписи, где их ожидал неприятный сюрприз.
– Варфоломей Ганнибалович? Никогда о таком не слышал. Песни
– Ну что, напелся?! – хмуро спросил Славик.
– Никогда в России не ценили таланты, – примирительно ответил Николай.
Кокс
Деньги ушли безвозвратно, но остался кокаин. После кидняка наркобарона, решено было немного обождать с реализацией. Виктору Степановичу, случайно нашедшему пакеты с белым порошком, Коля пояснил, чтобы тот отвязался:
– Отрава для тараканов.
– А зачем столько много?
– Так и тараканов не мало!
Получив разъяснения, Виктор Степанович крепко задумался – тараканов он не любил.
Чтобы хоть как-то отвлечься от вечной погони за звонкой монетой, Коля и Славик решили прогуляться по широким проспектам славной столицы.
Общественный транспорт доставил их на улицу Тверскую, бывшую улицу Горького. Дальше пошли пешком.
– Куда мы идем, Коля? – спросил Славик.
– Ноги размять, впечатлений новых приобрести, – не совсем уверенно ответил Николай.
Новые впечатления не заставили себя долго ждать.
Вдоль дороги стояли ярко разукрашенные украинские девушки. Они одновременно наглыми и перепуганными глазами смотрели на проходящих мимо мужчин. Перекаченные хлопцы сбивали их в отары, как чабаны овец. Рядом останавливались шикарные автомобили, выхватывали наиболее приглянувшихся и тут же увозили их в даль.
Возле серых неприветливых зданий жались мелочные торговцы и несмело предлагали свой глупый товар. В толпе шныряли щипачи, выискивали жертв, делали свое черное дело и, если требовалось, ловко уходили от преследования.
Дальше, на Пушкинской площади, проходил какой-то митинг. Краснолицый, то ли от похмелья, то ли от ветра, высокий гражданин выдавливал из себя невыразительные речи. Тезисы были настолько запутаны, что ее можно было истолковывать и как коммунистическую пропаганду, и как буржуазную агитацию. Вокруг на бордюрах сидели панки. Они лениво переговаривались друг с другом и с презрением поглядывали на толпу. Но их нирвана в скором времени должна была подойти к концу – с востока приближалось войско угрюмых «люберов».
Славик подошел к рекламному щиту. Афиш и анонсов не было.
– Скучно жить стало. Кино не снимают, театры в агонии. Цирк и тот помер, – грустил Славик.
– Ну, ты даешь! Какое кино? Ты посмотри, что на улицах делается! Куда там тому цирку! К тому же и билеты покупать не надо.
Действительно зрелище на открытом воздухе вступило в свою решающую стадию.
Авангард «люберов» уже смял первых панков. Те трусливо возмущались и жалобно трясли своими «ирокезами». Жидкая кучка милиционеров на углу скрестила руки на груди и с интересом наблюдала за происходящим, и не думая даже вмешиваться.