Два очка победы
Шрифт:
Арефьич, конечно же, рассказал старшему тренеру, как проходило заседание «чистилища». Иван Степанович потребовал грелку; заперся в своей комнате и долго что-то писал в тетради. Затем он велел позвать к нему Скачкова.
— Геш, я решил не ставить Владика. Попробуем того… кого они хотят. Пусть сами убедятся! Ты — как?
— Можно, — отозвался сдержанно Скачков.
— А тебе придется отвечать за Решетникова. Понял?
— Опять? — удивился Скачков.
Тряхнув головою так, что очки заученно сползли на самый кончик носа, Иван Степанович взглянул на него в недоумении.
—
— Персоналка.
— А-а… — и скривился, закряхтел. — Ничего, брат, не поделаешь. Надо.
Персональной защиты Каретников обычно избегал, справедливо считал ее недостаточно гибкой, современной. В Мексике, на чемпионате мира, он был наблюдателем и видел, к чему привела сверхосторожная «персоналка». Советская сборная, составленная из отличных игроков, в четвертьфинале проиграла Уругваю, потерпела обидное поражение, которое специалисты единодушно считали следствием отсталой, примитивной тактики. Но в то же время старый тренер понимал, что зонная защита требует от команды четкой сыгранности, тонкого взаимопонимания, а у него вызывали опасения молодой Соломин и не слишком поворотливый Батищев. Он и Батищеву подумывал дать персональное задание на венский матч — если, конечно, он пройдет в окончательный состав.
Скачков сидел и разглядывал свои ладони с унылым видом. Да, положеньице сейчас в команде — не позавидуешь.
— А может… Может, все-таки Комова, а? Иван Степанович! Извиниться заставим.
— Нет! — рассердился Иван Степанович. — Нет, нет и нет! Сам же понимаешь, что это давно следовало сделать.
Он подошел к окну и долго молчал.
— Обойдемся и без Комова. Нам нынче не так Кубок важен, как сама команда. Хотя… — признался он, почесывая затылок, — кубок конечно — тоже. Чего греха-то таить?
Из-за дивана достал грелку, постоял в задумчивости, затем подбросил ее и поймал, словно мяч.
— Так что и меня, брат, грызет мыслишка, что едет советская команда. Не какая-нибудь, а — советская! Все мы знаем об этом, знаем и помним. Ну, да ты не мальчик, чего тебе рассказывать — сам играл за рубежом.
Напоследок он распорядился:
— После обеда проследи, чтобы никто зря не болтался. Увижу кого за картами или в биллиардной — худо будет.
И мотнул головой:
— Все. Ступай.
Молоденький девятый номер, протеже Комова, потерял голову еще до первого свистка судьи. Поставленный на острие атаки, парнишка чувствовал себя неопытным пловцом, брошенным в широкий и глубокий омут. Защита ленинградцев всегда славилась жесткой игрой, и «девятке» в окружении стремительных и крепконогих сторожей ворот становилось страшно. Храбрости его хватало лишь до штрафной площадки, а дальше он терялся и мало-помалу стал жаться ближе к своим, к воротам, ища уверенности в силах.
— Старик, — успел сказать ему задыхающийся Скачков, — не жмись, играй пошире.
Куда там — шире! Его уже несколько раз принял на корпус один из центральных защитников и надолго отбил охоту заходить в штрафную. Скачков одновременно и жалел неопытного новичка и злился на всех тех, кто бросил парня на посмешище, словно щенка во взрослую безжалостную стаю.
Первый тайм проиграли — пропустили гол. На разборе игры потом были упреки, что ошибалась защита. Что ж, верно — ошибки были и немало, однако ошибаться защитников заставляют нападающие,
В перерыве Иван Степанович отправил измученного «девятку» в бассейн и сделал знак Серебрякову: давай! Матвей Матвеич, помогая Владику стаскивать тренировочные брюки и фуфайку, шептал, шипел, подталкивал:
— Владь, покажи им — слышишь? Ты просто должен! Слышишь — должен!
Серебряков и сам все понимал.
Увидев Серебрякова, трибуны взорвались аплодисментами. Впрочем, имя молодого игрока было известно лишь немногим, только самым рьяным, самым посвященным, а в гуле нарастающих аплодисментов выражалось недовольство теми, кто безапелляционно вмешивался в жизнь команды. И, кажется, все или почти все, кто сидел в центральной ложе, поспешили сделать вид, что заняты беседою с соседями.
А Владику в эту минуту казалось, что рокот стадиона относится к нему одному и тысячи, десятки тысяч глаз направлены на его долговязую фигуру, на его чистые колени — на него, стоявшего, словно игрушка среди истерзанных, едва успевших отдохнуть товарищей. Он не был новичком на поле, но что значили жиденькие рукоплескания тех жалких кучек зрителей, не пропускавших игр дубля, по сравнению с вулканными раскатами всех переполненных трибун, когда ошибке ли, успеху ли спортсмена аккомпанирует протяжный мощный вздох целого стадиона. И вот он все-таки дождался своего счастливого мгновения! От нетерпения в нем все напрягалось и дрожало, он наклонялся над мячом в его ногах и жадно, страстно не сводил глаз с человека в черной форме и с секундомером — жег его взглядом, торопил, подстегивал: да ну же, ну!
Первый гол Владик забил с подачи Мухина. С мячом, на скорости Мухин рванулся поперек штрафной площадки, увидел за собой троих защитников и мягко отдал пас назад набегавшему Серебрякову… Второй гол провел сам Мухин. И очень было жаль, что в самом конце у Серебрякова был еще один отличный шанс, но он погорячился и пробил выше ворот. Вообще, как говорил потом Арефьич, матч получился. Сказался, наконец, закон больших целенаправленных нагрузок, когда изнурительная тяжесть невидимых большому миру тренировок превращается в настоящий праздник для переполненных трибун. Легкость действий, сыгранность Мухина и Серебрякова вызывала бурные аплодисменты на трибунах. Даже в центральной ложе стали переглядываться, кое-кто со значением кивал: да, команду не узнать!
В тот день на местном небосклоне взошла звезда Серебрякова и озарилась первым светом.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Домашние матчи на своем поле «Локомотив» сыграл по расписанию, а две очередные встречи на выезде Федерация футбола перенесла на поздний срок: команде предоставили «окно» для подготовки к Вене.
Оценивая домашние матчи, Брагин писал, что «Локомотив» буквально на ходу, точно корабль в бурю, производит штопку линий: смело вводит и обыгрывает молодых. Как бы предвидя неминуемые срывы в будущем, он напомнил, что становление здорового коллектива происходит не в месяц, не в два, и все же выражал надежду, что смена поколений, заставшая команду «на марше», не даст «Локомотиву» засидеться на последней строчке в таблице. (Ни одной фамилии игрока в отчете упомянуто не было — об этом Иван Степанович сам просил журналиста).