Два очка победы
Шрифт:
— Ото ж як у той бабы: ох, бачу, як пришла Гапка да як пидняла спидныцю…
В битком набитом кабинете грохнул смех, и Арефьич, стоявший у торца длинного стола, с этой минуты превратился в обвиняемого, теперь ему оставалось одно — оправдываться.
Военком Цыбин отсмеялся, смахнул в уголочке глаза набежавшую слезинку и возмущенно загудел:
— Не понимаю… На такой матч и ставить, извините… Да вспомните, как он с «Торпедо» мазанул!
И пошла игра, пошла распасовка! Бедный Арефьич успевал только поворачиваться.
Наконец Рытвин
— Оставьте! Искать все же надо, дорогие товарищи, искать. Такая у нас странища — и чтобы не было талантов? Да не поверю! Не поверю, хоть убейте! — Победным взором он обвел все застолье и получил в ответ дружные энергичные кивки: действительно, поверить в такое было невозможно.
— Ладно, собираюсь я скоро в Куйбышев слетать. Пошарю я у них, конечно, посмотрю, что есть…
Арефьич, теребивший в руках заранее продуманные наметки, попытался подать голос, но Ронькин выразительным жестом остановил его. Это было обязанностью Ронькина: вовремя пресекать возражения тренеров. Сам же он нашел момент подходящим и встал, одернул пиджак — затянутый галстуком, застегнутый на все пуговицы. И все поняли, что сейчас будет сказано нечто важное.
Речь Ронькина была короткой, но заслуживающей внимания: он доложил, что на примете имеется один нападающий из Казани, да вот беда — за парнишкой уже ведут охоту несколько столичных клубов. Новость показалась стоящей, все в ожидании повернулись к Рытвину. Начальник дороги самолюбиво выпрямился.
— Что значит — столичные клубы? Найдите подход к парню, поговорите. Узнайте, кто у него, что… Уж чего-чего, а условия мы создать можем, не постоим. Или мне самому еще и в Казань лететь?
На лице Рытвина появилось капризное, утомленное выражение, словно он в одиночку, без помощников тащит громоздкий воз команды и все, что с нею связано.
— Работать надо, работать, — заметил он Ронькину. — Поменьше на дядю надейтесь, побольше сами…
Установка на переманивание игрока таким образом была отпущена, и Скачков знал, что, видимо, завтра же Ронькин полетит в Казань, торопясь опередить «купцов» из других клубов. Наобещает парню золотые горы: квартиру в центре, учебу в институте, премиальные, машину вне всякой очереди, — только играй!
— Н-ну ладно… — Рытвин как бы вынырнул из минутной задумчивости. — На чем мы там остановились-то? А-а, да, да… Нет, дорогой товарищ (это Арефьичу), Серебряков не подойдет. Пускай он посидит еще малость, подрастет. Я вот советовался с командой, — взгляд в сторону Комова, — и у них, понимаешь, свое мнение имеется. Свои соображения…
Повинуясь рытвинскому взгляду, Комов приподнялся и скороговоркой выпалил, что да, он предлагает совсем другую кандидатуру — парень растущий, перспективный, к сожалению, новый тренер несправедливо зажимает, держит на скамейке…
Вопросительно подняв брови, начальник дороги из-за своего огромного
— Вот видишь. Есть резон? Есть. Советую прислушаться.
Скачкова он с прошлого года не замечал, словно его не существовало в команде.
Не поднимая глаз, Арефьич смотрел прямо перед собой в сверкавшую поверхность стола. Губы его были непримиримо сжаты. Мнение команды… Он-то знал, чье это мнение и отчего Комов сводит счеты с Серебряковым!
— Значит, так, — закончил установку Рытвин. — Кто у нас слева-то играет? Сухов? Ага, пойдет. А справа?
— Мухин, — севшим голосом промолвил Арефьич.
Рытвин сердито бросил карандаш.
— Вот… опять! Да что вы за этого Мухина уцепились? Какой он гол в прошлый раз не забил, а? Стопроцентный! Нет, Мухина не надо. Пускай посидит, посмотрит, поучится… А вот вам — почему вы Комова к воротам прижимаете? Да с таким ударищем… боже мой! Если даже из десяти ударов у него два попадут в ворота — все! Вот что, выигрыш-то! Разве не так?
Специально он, что ли, нахваливал Комова, точно в пику решению тренера об отчислении того из команды?
Арефьич, решив быть нейтральным, заметил только, что у Комова удаление с поля, следовательно, очередную игру он пропускает автоматически, а там еще добавит спортивно-техническая комиссия Федерации футбола.
— Да? Гм… — Рытвин будто впервые узнал о наказании Комова.
Здесь хитровато ухмыльнулся Феклюнин и, покачивая головой, пропел:
— Ох, Родион Васильевич, сядем мы с вами без двух. Без Мухина сядем.
Рытвин строго вскинул голову.
— Как — без двух?
Ему ответил военком Цыбин, постоянный партнер по игре в преферанс.
— Не взяток же, Родион Васильевич, — очков. Надо бы Мухина все же поставить. Уж вы согласитесь!
Поколебавшись, Рытвин подобрал со стола карандаш, снова его бросил.
— За горло вы меня берете, за горло! Ладно, будь по-вашему. Но потом смотрите: близко будет локоть. Ну, все, что ли? Тогда закрываем. Завтра, товарищи, быть на стадионе всем. Всем! Лето, ничего не попишешь, переходим на спортивный режим.
Гремя стульями, поднялись с мест: потягивались после долгого сидения и отдувались, будто провернули огромную работу. Вид был такой, словно все, что требуется для победы, сделано, команде же завтра останется одно — выбежать на поле и разгромить соперников.
Из города Скачков ехал в автобусе один. На базе ребята возвращались из душевой, плелись, чтобы свалиться на постель, разбросить руки, ноги. Хозяйственный Стороженко вывешивал постиранную майку.
В своей комнате Скачков увидел Мухина: тот, голый, лежал навзничь поверх одеяла. На животе у него комок смятого сырого полотенца. Когда Скачков, переодеваясь, принялся хлопать дверцами шкафа, Мухин разлепил один глаз.