Два очка победы
Шрифт:
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Никакого сигнала побудки на базе не существовало, его заменял стук туго накачанного мяча.
Без пяти минут восемь на площадку перед столовой выходил Арефьич и принимался манипулировать мячом: на носок, на голову, на колено. Утренний стук мяча проникал во все распахнутые окна. Из кустов сирени шариком выкатывался лохматый Тузик и, вскочив на скамейку, вываливал веселый язык — день начинался. Скоро к Арефьичу присоединялся Матвей Матвеич, вперевалку от избытка мышц, медлительный спросонья. Арефьич, не предупреждая, посылал ему
— Я сейчас!
Гонять мяч он готов был сутками.
Появлялись, протирая кулаками глаза, Стороженко, Нестеров, Батищев. Лениво потягиваясь, выходил на крыльцо домика Владик Серебряков, щурился на солнце и отчаянно зевал, — опять зачитался допоздна. (Арефьич, сердясь, постоянно грозил вывернуть у него в комнате лампочку).
Начиналась забава «в квадрате»: четверо ребят, став по углам площадки, гоняли пятого, искусно перепасовываясь между собой. Потерявший мяч становился в середину.
Завидев старшего тренера, дежурный командовал построение. Короткий рапорт, приветствие, — и цепочка футболистов во главе с Арефьичем неторопливой разминочкой трусцой вытягивалась за ворота, заворачивала вправо, в лес.
После просмотра в телестудии Скачков вернулся на базу позже обычного, но проснулся рано и, лежа с закрытыми глазами, попробовал все тело: нет, вялости не ощущалось, выспался прилично. Мухин еще спал, запрятав голову под подушку, — он чутко реагировал на каждый шорох. Ночью, когда Скачков осторожно раздевался в темноте, Мухин приподнялся и что-то спросонья проворчал.
Натянув костюм, Скачков вышел на крылечко и тихонько посвистал. Тузик не отзывался.
Из дежурной комнаты выглянула Марковна, в телогрейке, замотанная в шаль.
— Нету, нету, — сказала она. — С Владькой убежал.
— Уже? — удивился Скачков. Он ожидал, что Владик воротится из города еще позднее.
— Ни свет ни заря поднялся. — И Марковна добавила. — Грехи замаливать.
Так было заведено: футболисты, нарушившие чем-либо режим, добровольно признавали свою вину и в наказание с раннего утра отправлялись на дополнительную пробежку.
Солнце томилось где-то за кромкой леса; на верхушках тополей, согретые первыми лучами, пересвистывались иволги. Туман, копившийся всю ночь, размывался клочьями и уползал в чащу. Сыра была трава, сыры дорожки, опасно прикоснуться к листьям.
Пробуя на подъемах рывки и ускорения, Скачков привычно ощущал полнокровную работу сердца и бодрость мышц. Дышалось глубоко и вольно, всей отдохнувшей грудью.
У развилки возле разбитого молнией дуба он остановился. Ухватившись за гладкий, отполированный ладонями сук, подтянулся, как на турнике, и подобрал к груди колени. Сверху его осыпало дождем росы, он засмеялся и выскочил из-под дерева. Щеки розовели, загорались, телу хотелось быстроты, нагрузки, чтобы разогнать застой в плечах и бедрах. Взмахивая руками, он подпрыгнул раз, другой, успевая в подлете согнуть и подобрать к груди колени. «В квадрате
Услышав задорный собачий лай, он увидел сначала Тузика, затем бегущего Серебрякова.
Владик остановился и перевел дух.
— Упрел!
Под тренировочным костюмом у него натянуто теплое белье, на голове вязаная шапочка. Молния на фуфайке застегнута до самого предела, и воротник закрывал всю шею с подбородком.
Приплясывая, чтобы не дать застояться ногам, Владик спросил:
— Ты как вчера? В порядке?
— Вполне.
— А я не удержался. Видишь: сырости, наверное, ведро вышло… Тут, Геш, толковище идет, будто с Веной у нас может не получиться.
— Глупости!
— Про Рытвина что-то толкуют, про самого… Ну, хоп — я еще пару кружочков.
И они разбежались.
— Степаныч, говорят, злой, как сатана! — крикнул Владик, удаляясь.
За завтраком Скачков старался не попадать тренеру на глаза.
В комнате, собираясь на утреннюю тренировку, Мухин сказал, что вчера вечером, перед самым отбоем, заходил Иван Степанович, спрашивал — не вернулся ли? Видимо, зачем-то понадобился…
«Как назло, ч-черт!»
По коридору раздался топот ребят, спешивших на поле.
Скачкова остановил врач Дворкин, поманил к себе. Рядом с ним стоял Матвей Матвеич, тащивший сетку с мячами.
— Язык! — потребовал Дворкин. Скачков обиделся.
— Да что вы, на самом деле! Маленький я, что ли, не понимаю?
— Пил? — Матвей Матвеич смотрел подозрительно.
— Вот еще! Хотите дыхну? Нате!
Массажист повел носом.
— Ну, тогда еще сойдет. Бегал?
— А как же!
— Пульс позвольте. — И Дворкин взял его за руку.
Пока врач, склонив голый лоб, держал Скачкова за расслабленную кисть и следил за бегущей секундной стрелкой, на крыльце командного домика появились Иван Степанович и Арефьич, оба в тренировочных костюмах. Иван Степанович в темных очках, на груди секундомер. Скачков пожалел, что не успел со всеми вместе уйти на футбольное поле.
Арефьич сделал ему знак приблизиться.
— Иди. Чего уж… — шепнул Матвей Матвеич.
К крылечку Скачков подошел с покаянным видом.
— По девочкам, говорят, ударяешь? — раздался сверху голос тренера. — Ну… где был-то? Рассказывай.
— А, где был!.. — Скачков погладил себя по голове. — История получилась. Картина новая, просмотр. Ну и…
Не жаловаться же было на Клавдию с Валерией, что не мог отказаться.
Арефьич, усмешливо почесывая кончик носа, хмыкнул!
— А этот был: все пустоту нарисовать не может?
Скачков вспомнил и улыбнулся:
— Был.
— А лапти показывали? А селедку в рот забрасывали?
— Нет, селедки не было! — запротестовал Скачков.
— Еще увидишь.
Иван Степанович сошел вниз.
— На черта они тебе сдались? Пошли ты их. Если бы хоть что-нибудь стоящее было. Кто по-настоящему пишет, тому, знаешь, некогда трепотней заниматься. Некогда! Соображай же сам хоть чуточку.
Он смотрел на него с сожалением взрослого умудренного человека.
— Стой-ка, ты, киношник, — окликнул он вдруг Скачкова. — В редакции Сергей Александрович ничего не передавал?