Два очка победы
Шрифт:
Скрасить невыгодное впечатление, оставшееся у советских футболистов, пожелали и венские власти. «Локомотиву» был предложен день отдыха (за счет австрийского клуба), кроме того, Ивана Степановича попросили провести показательную тренировку с побежденной командой.
Одного дня для такого города, как Вена, конечно, оказалось недостаточно. Впечатления от увиденного превратились в сумбурную мешанину. Устав от матча и поездки, ребята словно бы остепенились. Неслышно стало даже Кудрина. Так, в задумчивости, больше по обязанности, чем по охоте, осмотрели собор святого Стефана, прошлись по Пратеру, парку городских увеселений, где восторженный хозяин какого-то аттракциона и подарил Скачкову куклу, побывали в ратуше со знаменитым латником на шпиле. Владик
Приближался вечер, понемногу спадал зной и оставалось последнее, что значилось в дневном расписании — показательная, совместная с австрийцами тренировка. (Если бы не уговор заранее, команда охотнее всего заперлась бы в гостинице — устала).
Со стадиона возвращались ночью, при начавшейся вакханалии рекламных огней. Утомленные от впечатлений бесконечного дня, ребята не глядели в окна. Иван Степанович поднялся со своего места, прошел вперед и наклонился к водителю автобуса. Тот выслушал, с готовностью закивал и круто завернул вправо. Не сбавляя хода, понеслись куда-то в сторону, где огней было поменьше. Выяснилось, что Иван Степанович попросил свезти команду к больнице, где поместили Маркина.
Добиться пропуска в палату удалось только двоим, пошли Иван Степанович с Арефьичем. Команда осталась дожидаться в автобусе.
В самолете они сидели вместе с Иваном Степановичем и, еще под впечатлением всего увиденного в Вене, переговаривались — так, ни о чем серьезно. Потом Скачкову вспомнилась тренировка с австрийцами. Поле к тому времени починили, привели в порядок, травинка к травинке. Иван Степанович дал в общем-то обычную нагрузку, такую же, как дома, но, к удивлению ребят, австрийцы быстро дали пот и потащили ноги — выдохлись.
— Заметил, Геш, кто сдох быстрее всех? Ригель. Оттого он и хамло, что тренируется меньше других.
— Однако Фохт, я вам скажу!
— Ну, Фохт! Фохт игрок. Профессионал. Для него футбол — хлеб, деньги, жизнь. Что он без футбола? Ноль.
Припомнив, о чем секретничал с ним Гущин по дороге в Вену, Скачков сказал, что поговаривают о профессиональной лиге и у нас. Для начала, для пробы, скажем, команд пять или шесть.
— Вот уж глупость-то! — возмутился Иван Степанович. — Кто это тебе наплел?
— Говорят… Надеются, что класс игры повысится. Футболу же на пользу.
— Не-е… — Иван Степанович скривился, затряс головой. — Не в этом дело. Техники нам действительно подбавить не мешало бы. Но ведь когда она наживается? В детстве. Пеле начал гонять мячи, едва научился ходить. За пацанов нам надо браться как следует, за пацанов. Вот где наши резервы. А то… придет в команду лоб, а его еще учить надо. Он мяч на ходу обработать не может! Мяч! А пока учишь, ему, глядишь, и на покой уже пора… Нет, Геш, в команду должен приходить игрок, как музыкант в оркестр, с высшим образованием. Тогда и у тренера руки развяжутся, тогда он совсем о другом думать будет.
В ночном гудящем самолете было сонно, сумрачно, свет падал узким лучиком в колени. Разговаривая, он наклонялся ближе и доверительно касался Скачкова рукой. Беседы наедине, возможности освободить себя от накопившихся раздумий он ждал давно, и вот дождался. Убедительный выигрыш в Вене, по существу разгром, который учинил австрийцам «Локомотив», прорвал его обычную сдержанность, тревоги и сомнения последних недель — все это осталось позади, и сейчас, в самолете, ему не требовалось от собеседника ни одобрения, ни возражений. И Скачков слушал, понимал, поддакивал: все, что говорилось, было близко, передумано самим, и не вызывало возражений.
Но почему теперь, припоминая, он не мог избавиться от ощущения, что весь тот долгий откровенный разговор Иван Степанович затеял ради него? Скачков уверен был, что тренер обрадованно откровенничает с ним без всяких тайных мыслей. Теперь же, после того, как он узнал о своем предполагаемом уходе,
Да, так оно, пожалуй, и было, хотя ничем — ни словом, ни намеком Иван Степанович не подтолкнул его к догадке. Сначала он погоревал о Владике Серебрякове. Успех уже ударил парню в голову. Иван Степанович однажды стал свидетелем того, как Владик измывался над официантом. Сначала он потребовал заменить ему блюдо, затем ударился в амбицию: стал уверять, что блюдо то же самое, лишь заменен гарнир. «Уверяю вас!» — оправдывался официант. «А я говорю, замените», — надменно цедил Владик, и руки в карманах, раскачивался на стуле. Сцену прекратил Иван Степанович. «Идем-ка», — поманил он Владика и увел с собой… Парень уже прекрасно сознает свое значение для команды. Иван Степанович опасался происков вербовщиков. Приедет опытный деляга, наобещает золотые горы и сорвет с места. А что парня удержит? Учебу бросил, живет без якоря, без мыслей, одним сегодняшним счастливым днем: девочки, магнитофон, сладкий угар успеха, молодости. Обидно будет, если клюнет на приманку и пропадет. За примером ходить нечего: Федор Сухов… Кстати, в Вене Федор отыграл прилично, особенно в начале встречи, но под конец силенки все же подвели — последние минуты еле ноги передвигал. Винить Федору некого: сам виноват — не берег себя в свое время. Теперь собирать, что растеряно, поздновато. И наконец Белецкий Игорек. О Белецком тренер проявлял тревожную заботу. И, как он доказывал, было отчего. «Сам посуди, Геш…» Парнишка вырос, можно сказать, созрел для основного состава. А куда его ставить, куда? Вместо кого? Ну, пока Мухин лечится от травмы, Игорек поиграет на краю. А потом? Вот тут и задумаешься. А парню могут хоть сегодня предложить место в любой команде. И попробуй задержи парня, если подаст на переход. Не задержишь, не возразишь. Кому, в самом деле, охота лучшие свои годы просиживать на скамейке запасных? Хоть кого коснись…
Доверчиво выкладывая все свои тревоги и сомнения, Иван Степанович ставил старого испытанного капитана лицом к лицу с проблемами дальнейшего развития команды и, как бы предлагая ему свое хлопотное место, ждал совета: что делать, как поступить?
Там, в самолете, Скачков был озабочен и так же, как и тренер, искал ответа, выхода. Положеньице, действительно… Особенно с Белецким. Упустишь — потеряешь. А потерять нельзя, преступно потерять. Парня нашли, вырастили, поставили на ноги. И — нате вам: кому-то готовенький подарочек!.. А выход, как оказывалось, был прост.
В душе его всегда жила надежда, что в некий срок, когда он все же скажет о своем уходе, Иван Степанович запротестует, станет разуверять его, уговаривать, даже стыдить. А выходило?
Теперь, когда решение пришло, боль внезапного открытия становилась меньше, меньше — исчезала… Он, как футболист, отдавший полю долгих четырнадцать сезонов, понимал тренера, не мог не понять. Давая стареющему капитану продержаться до конца сезона, команда не имела права терять такого игрока, как Белецкий. Парнишка вырос и прекрасно впишется в ансамбль: вместе с Кудриным и Нестеровым он составит боевую атакующую линию полузащиты. Да и молодость за него — вот что главное. Ему еще играть да играть, вся жизнь впереди.
Конечно, сезон-другой еще можно продержаться, перейди он в другую команду. И его возьмут, с удовольствием возьмут. Он еще может отыграть. Но это уже добывательство, хватанье за соломинку. В «Локомотиве» он начинал, отдал ему всю молодость, и вдруг на склоне, на закате… Молодые игроки, те как-то не чувствуют такой привязанности к городу, к команде, будто растут без корешков в родной земле: чуть поманил его, он тут же подхватился и полетел. Для них же, «стариков», вся жизнь связана с одной командой, и с каждым годом корни прорастали все глубже, глубже — не сорвешь. В чужой команде они и заиграть не смогут так, как у себя. Не смог же Федор Сухов показать в Москве своей игры!