Два романа о любви (сборник)
Шрифт:
Что еще? Храмы, дворцы, крепостные стены, Старый город, Новый город. В Старом – остатки римской городской стены, терм, древний акведук. Ну и всё связанное с Доницетти – церковь Санта-Мария-Маджоре с его могилой, а у подножия одного из холмов – театр его имени.
Что еще? Еще заглянули в Исторический музей, находившийся в бывшем францисканском монастыре. И вот там среди прочего Петр увидел стенды с картинами об Итальянском походе Суворова. Оказалось, наш славный генералиссимус в ходе этого похода взял не только Брешию, о чем Петр уже знал от синьора Антонио, но и Бергамо.
Петр прочел весь текст и уже своими словами пересказал его Джино. Это, добавил в конце, про старую дружбу России и Италии. Про освобождение от Наполеона. Понял? Джино что-то понял. Но вдруг спросил:
– А как это так? Наполеон завоевал Италию, это плохо, а на нашей консерватории в Милане написано, что ее основал тоже Наполеон, это хорошо. И как это так?
Биче уж приготовилась что-то ответить, но Петр опередил:
– Это значит, что один человек может и то, и то – делать добро и делать зло. Хорошо, если добра больше.
– А Наполеон чего больше? – тут же последовал понятный вопрос мальчика.
– Чего? Не знаю, – признался Петр. – Вот ты вырастешь, станешь читать умные исторические книги и скажешь мне, что ты понял.
– Ладно, тогда скажу, – пообещал Джино, на что Биче проговорила, усмехнувшись:
– Это обнадеживает, вот и разберемся наконец…
Они покинули музей, а Петр всё думал о Суворове, о его Итальянском походе. Нет, все-таки это приятно. Приятно, когда вдалеке от родины случайно встречаешь какие-то положительные сведения о своих соотечественниках или о России вообще. Это хорошо.
Да, хорошо им было. В последнюю ночь Биче так и спросила:
– Тебе было хорошо?
– Не люблю слова «было».
– Ладно, тогда просто: тебе хорошо?
– Мне хорошо. Хорошо – с тобой, с вами. Ты и Джино, и я тут же. Мне хорошо. Мы, эта наша поездка, Бергамо… Кстати, а бергамот – отсюда?
– Именно! Это гибрид померанца и цитрона, но название «бергамот» – в честь Бергамо, потому что именно здесь его впервые стали культивировать и продавать как масло. Началось с масла, а потом… где его только не применяют! В чай, это понятно, в парфюмерии. А еще, Петя, бергамот – он для твоего будущего. В смысле? В смысле, лечить плешивость.
– О как! Думаешь, меня это ждет?
– Шучу. Судя по шевелюре твоего папы, я на это обратила внимание, не похоже. Ты же из благородного семейства, мой идальго!.. А что еще хорошо?
– Ты. Просто ты – одним словом. Вот ты стоишь на сцене перед оркестром, вся темная, в темном платье до пят, глубокое декольте,
– Нет проблем! Вот вернемся домой, я специально оденусь для тебя и стану играть на флейте – вот и фотографируй.
– А потом платье снимешь?
– Facilmente!
– Это что за слово?
– Ну, от semplice, то есть просто, очень просто, совсем просто – facilmente!
– А, ясно. Это значит «запросто», по-нашему.
– Ну хорошо, пусть так. Платье сниму facilmente. Только флейту отложу. И чтобы Джино уже лег спать. Тогда – да, тогда – пожалуйста и с удовольствием.
Утром 7-го января Биче отвезла Петра на вокзал, к первому поезду до Триеста, скоростному. Там, у вагона, они и простились, теперь надолго, потому что после завершения переговоров в Триесте Петр с коллегами должен был лететь в Москву.
Да, теперь они прощались надолго – скорее всего, до лета, до отпуска, если вдруг не случится новая командировка в Триест, но это вряд ли. Поэтому они планировали так: Биче должна родить где-то в июне, а Петр прилетит в Милан примерно в это время. Примерно – потому что надо еще утрясти с руководством компании срок отпуска.
Они простились, небо над вокзалом светлело, да и вообще всё было хорошо. Да-да, говорила Биче, всё у нас хорошо, было, есть и будет, всё организуется, мы любим, а если так, то никаких проблем, не те теперь времена, чтобы были проблемы, тем более неразрешимые, не война ведь или что-то в этом роде. Ну да, согласился Петр, остается только пожелать, чтобы кирпич на голову не упал, как говорят в России. Биче ответила фразой, смысла которой он не понял: «Discorsi campati in aria». Она стала объяснять: дескать, это ни на чем не основанные речи. Он кивнул: наверное, так. «Береги себя!» – «И ты, и ты!»
Петр прошел в вагон, нашел свое кресло, забросил шляпу и дорожную сумку в нишу сверху и уселся. Вскоре поезд мягко тронулся и быстро набрал скорость. И десяти минут не прошло, как кончились городские постройки и в окне замелькали пейзажи Ломбардии. До Триеста пять с половиной часов, можно спокойно думать, глядеть в окно, потом сходить в бар или ресторан, почитать купленную на вокзале «La Gazzetta dello Sport», чтобы разобраться в причинах относительно неудачной игры в этом сезоне любимого «Милана», который лишь на четвертом месте после 16-ти туров, вот беда-то!
Однако думалось не о футболе, а о Биче. Он вспомнил их утренний разговор, да нет, даже не то что утренний, а предутренний, потому что он проснулся в пять, разбудил Биче, и они, еще с вечера договорившиеся подняться в шесть или в половине седьмого (поезд на Триест отходил в 9-05), могли напоследок заняться любовью. Так и было, и вот после этого Биче сказала:
– Мы решили не обсуждать пол и имя ребенка, а вот по поводу цвета его кожи ты что думаешь? Я прочитала, знаю. Знаю, какие варианты.