Два убийства в одной квартире, и китайская хитрость

Соловьев Сергей Юрьевич

Тот только рассмеялся в ответ, да снова завёл своё:

— Ножи, топоры точу, серпы.,, Замки чиню!

Только была небольшая странность, этот человек курсировал вдоль переулка, но не выпускал из вида один дом. Здесь же два молодых парня, по виду учащиеся коммерческого училища, чинили велосипед. Дело было, наверное, нелёгким, так как занимались они своим железным конем уж часа два как, не менее.

Но вот, из подъезда одноэтажного дома в Козмодамианском переулке вышла девушка, с большой кошёлкой в руках, и направилась в сторону трамвая. Тут один

из велосипедистов любителей поправил свою тужурку, и направился вслед красивой барышне. Он и не пытался познакомится, и шёл по другой стороне переулка. Вид у него был весьма деловитый, и из полы куртки извлёк парусиновый портфель.

Тем временем, точильщик без сожаления оставил свою снасть у стены дома, и стал ожидать извозчика. Мигом оказавшись в пролётке, в пролётке сунул ваньке под нос нечто блестящее, и тот поехал по переулку вслед студенту. Оставшийся же велосипедист не стал грустить, а взял коробку со снастью точильщика, и покатил вполне себе исправный велосипед в другую сторону.

Барышня же на остановке села в трамвай «Б», а за ней на площадку вагона встал студент коммерческого училища. Следом вскочил и точильщик, с готовностью протянул кондуктору четыре копейки.

— Добрый день, — оценил вежливость пассажира работник трамвая и вручил ему картонку билета.

Обыватели заходили в салон. Девушка села на деревянное сиденье, студент, видно, что бы барышня не подумала, что с ней желают познакомится, сел недалеко от кабины вагоновожатого, у самого выхода. Кондуктор не стал выгонять с площадки дюжего мастерового, не хотел портить себе настроения, и продолжил собирать деньги за проезд.

Через сорок минут трамвай оказался на площади трёх вокзалов, и здесь сошли многие пассажиры, в том числе обыватели с Козмодамианского переулка.

ГЛАВА 21 Барышня идет на помощь

У кассы пригородных поездов Варвара Евгеньевна стояла недолго.

— Мне билет в четвёртый класс до станции «Кратово», — попросила она.

— Пожайлуста, — и кассир отдал девице билет.

— Нам два билета в четвёртый класс до станции «Кратово», — пробасил стоявший за ней дюжий мастеровой.

Рядом стоял и второй, весёый и улычивый паренёк, державший в руке кулёк со съестным. Суля по запаху, с чайной колбасой и хлебом.

Пригородный поезд подали быстро, и небогатая пубика устремиась, что бы занять места для проезда. Раньше Варвара Евгеньевна не ездила на дачу в подобных вагонах, оплачивая второй класс, с мягкими креслами и чистой публикой в качестве приличного общества. Но сейчас надо было экономить, и она решила пренебречь личным комфортом.

Однако, присела, и простые люди оказались не такими уж маргинальными личностями, как она сее из представляла. Многие ехали со скарбом, с узлами и мешками. Чемоданов и уж тем более кожаных, Loui Vetton, здесь сроду не бывало.

Те двое, кто стояли за ней в кассе, принялись за еду, а затем

стали играть в карты. Правил игры она не поняла, хоть с интересом смотрела. Затем проигравшего, какого — то крестьянина, к общему смеху, посадили под стол. Впрочем, тот не обиделся. Видимо, таковы были правила игры.

Сама она есть хотела страшно, но сдерживалась. Всё же эта атмосфера её пугала. Но к счастью, сорок минут поездки заканчивались, и она стала подходить к тамбуру. Здесь стоял строгий конлуктор, и курил дюжий мастеровой свои дешёвые папиросы. Варвара Евгеньевна закашлялась с непривычки.

— Извините, барашня, — прогудел здоровяк, притушил папиросу и спрятал её в свой засаленый картуз.

Это было весьма вежливо, но страшно необычно, как-то по-дикарски, как ей показалось, и она покраснела. Но, к счастью, поезд остановился, кондуктор открыл дверь, и она сошла на перрон. Варвара Евгеньевна огляделась, и не сомневаясь больше пошла к рынку, ей надо было закупить провизии.

Здесь к ней пришла решительность. Она купила мешок картошки, семь караваев хлеба, десять фунтов пшена, десять перловой крупы, десять фунтов сала, две большие булки белого хлеба, пять фунтов сахара.

Наконец, всё это носильщик сложил в телегу, Варвара Евгеньевна осторожно села, и приказала извозчику :

— На дачи…

— Я уж понял, барышня…

И они не спеша покатили по грунтовой дороге, по сосновому лесу. Девушке всегда очень нравились эти места, здесь необыкновенно легко дышалось. Но сейчас она была слишком взволнована, что бы что-то замечать.

Через полчаса они приехали к двухэтажному деревянному дому, стоящему за забором из штакетника. В кресле качалке, укрытый пледом, сидел и ожидал молодой человек. Увидев повозку, он вскоил и стал быстро открывать ворота. Телега заехала во двор, кучер быстро разгрузил повозку, а Варвара расплатилась.

Молодой человек с явным трудом занёс все припасы в дом, и затем кивнул девушке.

— Пошли на веранду, самовар горячий, — напомнил он.

— Хорошо, Андрей, — успокоившись, ответила Варвара.

Девушка подошла к брату, и легонько поцеловала его в щёку. Тот улыбнулся, привычной ей озорной улыбкой.

— Ничего, сестричка. Здесь поживу, недели две, а затем и в княжество Финляндское подамся. Единоверцы, небось, не оставят.

Андрей надеялся, и крепко надеялся на своих с Рогожской заставы. Староверческая община своих не бросала в трудную минуту.

Правда, оба не заметили у штакетника двух неприметных обывателей, один из которых в бинокль изучал лица постояльцев дачи. В левой руке бородатый мужчина держал фотопортрет юноши.

— Ну что, Кузьма Иванович, берём его? — прошептал тот, что помоложе, — точно ведь он…

— Нет, нельзя. Сергей Петрович приказал обождать. Присмотрим за ним, ты здесь оставайся, не уходи, а я в полицейский участок сбегаю, телефонирую Сергею Петровичу.

Собственно жильцом дачи оказался никто иной, как разыскиваемый сыскной полицией Андрей Михайлович Юшков, собственной персоной.