Два вампира (сборник)
Шрифт:
Я содрогнулся. Меня охватил ужасный холод, бездушная, противная злость, возобладавшая над печалью, возобладавшая над безумием, возобладавшая над надеждой,
Я ненавидел голову в своих руках, мне хотелось ее отбросить, но она еще не умерла. Кровоточащие глазницы вздрагивали, язык метался во рту.
— Какая мерзость! — вскрикнул я.
— Он всегда говорил очень необычные вещи,— сказал черноволосый вампир.— Видишь ли, он был язычником. Ты — никогда. То есть он верил в богов северного леса, верил, что Тор кружит вокруг мира со своим молотом..
— Ты никогда не перестанешь
Он одарил меня очаровательной невинной улыбкой.
— Дурак ты, что сидишь в этом месте,— прошептал я. У меня безудержно тряслись руки. Не дожидаясь ответа, я повернулся и схватил новую свечу, так как прежняя погасла, и поджег волосы мертвеца. От зловония меня затошнило. Я издал звук, напоминающий плач ребенка.
Я уронил пылающую голову на обезглавленное тело. Я бросил в пламя свечу, чтобы подлить в огонь воска. Собрав остальные сбитые мною свечи, я скормил их огню и, когда тело охватил слишком сильный жар, отошел.
Мне показалось, что голова шевелится в огне, поэтому я схватил перевернутый железный канделябр и, используя его как кочергу, растер, горящую массу и раздробил все, что удалось.
В самый последний момент его раскинутые руки свернулись, пальцы врезались в ладони. Надо же, жить в таком состоянии, устало подумал я и кочергой подтолкнул руки к туловищу. Костер вонял тряпками и человеческой кровью, выпитой им кровью, вне всякого сомнения, но больше человеческих запахов не ощущалось, и я в отчаянии заметил, что сделал из него костер прямо среди праха моих друзей.
Что же, это показалось мне вполне уместным.
— Хотя бы одному я за вас отомстил,— печально вздохнул я.
Я отбросил примитивную кочергу из канделябра. Так я его и оставил. Места было много. Я удрученно перешел, босиком, так как мои туфли сгорели в огне, на другое широкое свободное место среди железных канделябров, где чернела чистая на вид влажная земля, и там я лег, как раньше, не заботясь, что черноволосому вампиру теперь прекрасно меня видно, поскольку я оказался прямо перед ним.
— Тебе знаком этот северный культ? — спросил он, как будто ничего страшного не произошло.— Тот самый, где Тор вечно ходит кругами со своим молотом, а круг все сужается и сужается, за ним лежит хаос, а мы находимся внутри теплого кольца, обреченные на вырождение. Никогда не слышал? Он был язычником, его создали маги-ренегаты, чтобы он убивал их врагов. Я рад от него избавиться. Но что же ты плачешь?
Я не ответил. Здесь не на что было надеяться, в жуткой комнате под куполом из черепов, где мириады свечей озаряли своим светом исключительно свидетельства смерти, а среди этого кошмара — прекрасное, крепко сложенное черноволосое существо, которое не испытывает никаких чувств по поводу смерти того, кто служил ему, а теперь превратился в кучку тлеющих вонючих костей.
Я представил себе, что я дома, в безопасности, в спальне Мастера. Мы сидели рядом. Он читал текст по-латыни. Мне было все равно, какие он произносит слова. Повсюду нас окружали блага цивилизации, красивые, приятные вещи, а каждый предмет в комнате создан человеческими руками.
— Суетные мысли,— сказал черноволосый вампир.—
— Насколько я знаю, он убивал только злодеев,— прошептал я.
— А мы разве не злодеи? Каждый из нас злодей. Вот он и убивал нас без сожаления. Он считал, что мы не представляем для него опасности. Он повернулся к нам спиной! Он считал, что мы недостойны его внимания, а потом, смотри-ка, он расщедрился и передал всю свою силу простому мальчику. Но должен сказать, что ты очень красивый мальчик.
Раздался шум, зловещий шорох, довольно знакомый. Запахло крысами.
— О да, мои дети, крысы,— сказал он.— Они ко мне приходят. Хочешь посмотреть? Перевернись и посмотри на меня, если не сложно. Не думай больше о святом Франциске с его птицами, белками и волком. Думай о Сантино с его крысами.
Я действительно посмотрел. Я затаил дыхание. Я сел на землю и уставился на него. На его плече сидела громадная серая крыса, чье крошечное усатое рыльце буквально целовало его ухо, ее хвост свернулся за его головой. К нему на колени забралась еще одна крыса и, как зачарованная, смирно уселась на месте. У ног собрались другие крысы.
Видимо, не желая двигаться, чтобы они не испугались, он осторожно окунул правую руку в чашу с сухими хлебными крошками. Только сейчас я уловил этот запах, смешавшийся с запахом крыс. Он протянул пригоршню крошек крысе, сидящей на плече, и та съела их с благодарностью и со странной деликатностью. Потом он уронил немного хлеба на колени, куда моментально вспрыгнули три крысы.
— Думаешь, мне это нравится? — спросил он.
Он внимательно посмотрел на меня и чуть шире раскрыл глаза, тем самым подчеркивая значение своих слов. Черные волосы окутывали плечи густым спутанным покрывалом, гладкий лоб в сиянии свечей отливал белизной.
— Думаешь, мне нравится жить здесь? — печально задал он следующий вопрос.— Жить под великим городом Римом, в земных недрах, куда в изобилии просачиваются нечистоты гнусной толпы и где ползают черви? Думаешь, я никогда не обладал плотью и кровью или же, претерпев эти изменения во имя Всемогущего Господа и его божественного замысла, утратил стремление к той жизни, которой ты жил со своим жадным господином? Или у меня нет глаз, чтобы увидеть блистательные краски, которые твой господин размазывал по холстам? Или лше не нравятся звуки нечестивой музыки?
Он горько усмехнулся.
— Что из созданного Господом, что из того, ради чего он страдал, противно само по себе? — продолжал он.— Грех сам по себе не отвратителен; эта мысль абсурдна. Никто не может полюбить боль. Мы можем лишь надеяться ее вытерпеть.
— Зачем это нужно? — спросил я. Меня тошнило, но я сдержал рвоту. Я дышал как можно глубже, чтобы все запахи этого жуткого помещения затопили наконец мои легкие и прекратили меня мучить.
Я скрестил ноги и, смахнув с лица пепел, откинулся назад, чтобы рассмотреть его получше.