Два вампира (сборник)
Шрифт:
«Господи милосердный, прости меня,— вымолвил я.— Твои чудеса околдовали меня. Прости, если я нарушил Твои намерения».
И снова воцарилась грозовая тишина, абсолютно пустая. То была пустота, о которой живущие на земле не могут и помыслить. Я стоял на своем, потому что ничего нельзя было поделать с тем, что свершилось, и я чувствовал в душе, что каждое произнесенное мной слово правдиво и не заражено страхом. Я очень ясно осознал: что бы Господь ни сделал — вышвырнул бы меня с небес или подверг любому другому наказанию,— я и вправду того заслуживаю. Я был созданным
Он меня туда вскоре или сделает нечто менее устрашающее, ибо в природе существуют бесчисленные примеры мучительной гибели и катастроф, а как ангела Бог мог заставить меня испытать любое страдание — я это знал.
«Я верю тебе, Господи,— вдруг сказал я, почти не задумываясь.— Иначе я упал бы ниц, как другие ангелы. Я не имею в виду, что они не верят, я только собираюсь сказать, что полагаю, Ты хочешь, чтобы я понял Твое великодушие, что Твоя суть — это великодушие и Ты не потерпишь, чтобы людские души стенали во мраке и забытье. Ты не потерпишь, чтобы человечество пребывало без всякого намека на божественное».
Наконец Он заговорил, очень тихо и как бы нехотя:
«Мемнох, ты дал. им больше чем намек».
«Да, Господи, это так. Но, Господи, души умерших в большой степени вдохновляют людей и ободряют их, и эти души стоят вне природы и укрепляются день ото дня. Если существует некий естественный вид энергии, находящийся за пределами моего понимания, то это будет для меня сильным потрясением. Ибо, похоже, они сделаны из той же субстанции, что и мы, Господи,— невидимой,— и каждая из этих душ неповторима и обладает собственной волей».
Снова настала тишина. Потом Бог заговорил:
«Прекрасно. Я выслушал твои доводы. А теперь у Меня есть к тебе вопрос. За все то, что ты дал человечеству, Мемнох, чем конкретно люди воздали тебе?»
Я был застигнут этим вопросом врасплох.
«Только не говори мне о любви, Мемнох, — продолжал Он.— Об их способности любить друг друга. Суд Небесный хорошо осведомлен и находится в полном согласии на сей счет. Но что они дали тебе, Мемнох? Что ты получил в обмен на риск побывать в их царстве?»
«Самоутверждение, Господи,— торопливо произнес я, затрагивая глубочайшую правду и не кривя душой.— Они познали ангела, увидев оного. Как раз то, чего я и ожидал».
«Ха-ха!» — От Престола Небесного покатились раскаты смеха — настолько звучные, что, без сомнения, достигли ушей несчастных, страждущих в преисподней. Все небеса содрогались от хохота и пения.
Сначала я не осмеливался заговорить или что-либо предпринять, потом вдруг, со злостью или, скорее, с упрямством, поднял руку.
«Но я говорил совершенно серьезно, Господи! Я не был для них неким существом, недосягаемым даже в грезах! Господи, создавая вселенную, бросал ли Ты семя для того, чтобы эти существа возвысили к Тебе свои голоса? Скажешь ли Ты мне об этом? Смогу я узнать, как было дело?»
Унявшиеся ангелы расположились маленькими группами,
Я не стал присоединяться к пению. Я смотрел на огромные, расходящиеся в стороны от Бога потоки света, и мысль о необъяснимости присущих мне упрямства, гнева и любознательности несколько смягчила меня, но ни на секунду не ввергла в отчаяние.
«Верую в тебя, Господи. Ты знаешь, что делаешь. Должен знать. Иначе мы... погибнем».
Я остановился, пораженный тем, что только что произнес. Это намного превосходило любой вызов, который я до сих пор бросал. Богу, намного превосходило любое сделанное мной предположение. И я в ужасе воззрился на свет и подумал: «А что, если Он не ведает, что творит, и никогда не ведал!»
Я вскинул ладони к лицу, чтобы не дать губам произнести нечто опрометчивое и ограждая мозг от поспешных богохульных мыслей. Я знал Бога! Бог был там. И я стоял пред Ним. Как и только осмелился помыслить такое, и все же это Он говорил раньше: «Ты не веришь в меня»,— имея в виду именно это.
Казалось, Божественный свет становится бесконечно ярким, он проникал повсюду; фигуры серафимов и херувимов стали маленькими и совершенно прозрачными, и свет наполнил меня и заполнил углубления в телах всех ангелов; и я ощутил единение с ними и всю великую любовь к нам Господа, сильнее которой мы не могли себе вообразить ничего.
Тогда заговорил Господь совершенно другими словами, ибо они состязались с этой лучезарной любовью, переполнявшей мыслящий разум. Тем не менее я услыхал их, и они проникли в мою душу.
И все остальные тоже услышали их.
«Мемнох, отправляйся в преисподнюю,— молвил Он,— и отыщи там не более десяти достойных душ, которые могли бы примкнуть к нам на небесах, из всех обитающих там миллионов. Говори им что угодно, но отыщи десять, которые, на твой взгляд, достойны жить рядом с нами. Затем приведи эти десять душ ко мне, и мы продолжим наш разговор».
Я был в восторге.
«Господи, я могу это сделать, знаю, что могу!» — воскликнул я.
И вдруг я увидел лица Михаила, и Рафаила, и Уриэля, почти ослепленных Божественным светом, который, впрочем, начинал меркнуть и стал переносимым. Казалось, Михаил боялся за меня, а Рафаил рыдал. Уриэль, похоже, бестрепетно наблюдал, не пребывая ни на моей стороне, ни на стороне душ, ни на чьей. Такое лицо, как у него, было у ангелов до начала времен.
«Я могу идти? — спросил я.— И когда мне возвращаться?»
«Когда получится,— сказал Бог,— и когда сможешь».
До меня дошло. Если я не найду эти десять душ, то могу не возвращаться.
Я кивнул. Чудесная логика. Я понял. И принял ее.
«На земле проходят годы, пока мы беседуем, Мемнох. Твое поселение и посещенные прочими места превратились в города; мир вращается в лучах небесного света. Что Мне сказать тебе, возлюбленный Мой, кроме того, что сейчас тебе надлежит отправиться в преисподнюю и как можно скорее вернуться с теми десятью душами».