Два вампира (сборник)
Шрифт:
Когда они спросили, не будут ли непослушные мужчины и женщины — те, что не подчинялись их законам,— навеки брошены после смерти в огонь — очень распространенное среди них поверье,— я пришел в ужас и сказал им, что Господь никогда не допустит такого. Обрекать только что рожденную душу на вечное наказание в огне? Это отвратительно, сказал я им. И снова я им напомнил, что они должны благоговеть перед душами умерших, чтобы облегчить и собственную боль, и страдание этих почивших душ, и что, когда придет смерть, не надо бояться, а следует с легкостью сойти во мрак, не выпуская из
Я говорил все эти слова, потому что просто не знал, что сказать.
А богохульство... Я действительно в нем повинен. И какова же будет теперь моя участь? Я, почитаемый учитель, состарюсь и умру, но, прежде чем это произойдет — или прежде чем мор или дикий зверь еще раньше оборвут мою жизнь,— я буду запечатлевать на камне и в глине все, что возможно. А потом я сойду в преисподнюю и стану созывать к себе души и говорить: «Взывайте, взывайте к небесам!» Я научу их обращать взоры вверх. Я скажу им, что там сияет свет!
Он перевел дух, словно каждое слово обжигало его болью.
Я стал опять тихо цитировать Книгу Еноха:
— «А теперь созерцайте, как стенают души умерших, готовящиеся войти в небесные врата».
— Да, ты знаешь Священное писание, как настоящий дьявол,— с горечью произнес он; лицо его при этом выражало такую печаль, такое сострадание, что в насмешке, вложенной им во фразу, не осталось ни капли яда.— И кто знал, что такое может случиться? — вопрошал он.— Кто знал? Да, да, я стану укреплять преисподнюю, думал я, пока те стоны не разрушат небесные врата и не снесут их до основания. Если души, находящиеся у тебя во владении, способны развиваться, то они. способны когда-нибудь уподобиться ангелам! Одна эта мысль позволяла мне надеяться обрести власть над забытыми Богом.
— Но Господь не дал этому произойти, верно? Он не дал тебе умереть в бренном теле.
— Да. Но Он также не наслал и Потоп. И все, чему я учил, сохранилось. Что-то превратилось в легенды, что-то перешло в Священное писание, но, главное, следы моего пребывания на земле сохранились. Остались ремесла, которым я научил людей, (>сталась способность человека к развитию; люди узнали, что события подчиняются логике, а не волшебству и что даже к тайнам небес души людей, возможно, смогут когда-нибудь приобщиться. Рано или поздно души приобщатся и к этому.
— Но как ты выбрался оттуда? Что случилось с Лилией?
— Лилия? Ах, Лилия. Она умерла в почете, супруга божества. Лилия,— повторил он, предаваясь воспоминаниям, снова делающим ее близкой.— Моя Лилия. Изгнанная и связавшая свою судьбу с Богом.
— К тому времени, когда это произошло, Господь уже забрал тебя? — спросил я.— Положил конец твоим деяниям?
Какое-то мгновение мы пристально смотрели друг на друга.
— Все не так просто. Я пребывал там около трех месяцев, когда однажды проснулся и увидел пришедших за мной Михаила и Рафаила, которые отчетливо произнесли: «Господь требует тебя к себе».
И я, будучи Мемнохом, не искупившим грехи, сказал:
«Да? Почему же тогда Он не подхватит меня и не заберет отсюда или не сделает что ему угодно?»
При этих словах Михаил с несчастным
«Мемнох, во имя любви к Богу, обратись добровольно в свое привычное обличье. Почувствуй, как растет твое тело; пусть крылья вознесут тебя к небесам. Он требует тебя, только если ты сам хочешь вернуться! Поэтому, Мемнох, подумай, прежде чем...»
«Нет, не стоит предостерегать меня, возлюбленный мой,— сказал я Михаилу.— Я иду со слезами на глазах, я возвращаюсь».
Я опустился на колени и поцеловал спящую Лилию.
Она подняла на меня глаза.
«Это прощание, подруга моя, моя наставница»,— вымолвил я.
Я поцеловал ее и затем, отвернувшись, превратился в зримого для нее ангела с очерченным материальным силуэтом, поэтому она, приподнявшись на локтях и плача, созерцала это прощальное видение, чтобы удержать его в душе и вспоминать, когда захочется.
И тогда, невидимый, я примкнул к Михаилу и Рафаилу и отправился домой.
В первые мгновения я едва верил в это; когда я пролетал через преисподнюю, души возопили в агонии, и я раскинул руки в желании их утешить: «Я не забуду вас! Клянусь! Я передам ваше прошение на небеса». И продолжал полет вверх, туда, откуда нисходил свет, обволакивающий меня, как и горячая Господня любовь, прелюдией то ли Суда Небесного, то ли наказания, то ли прощения — чего именно, я не ведал. И эта любовь обнимала меня и поддерживала. Радостные крики на небесах звучали оглушительно даже для моего слуха.
Там собрались все ангелы, Божии дети. Божественный свет пульсировал в самой их середине.
Буду ли я наказан? Но все, что я ощущал, это благодарность за то, что снова узрел тот свет, пусть даже и на пару мгновений.
Я не мог смотреть на этот свет. Мне пришлось закрыть глаза ладонями. И тогда, как всегда бывает при встрече с небесами, серафимы и херувимы окружили Бога, чтобы свет оказался за их спинами и не слепил глаза ангелам.
Голос Господа прозвучал незамедлительно и властно.
«Хочу сказать тебе кое-что, Мой храбрый и самонадеянный друг,— вымолвил Он.— Есть одно понятие, над которым можешь поразмыслить в своей ангельской мудрости. Это понятие о геенне, об аде.— Это слово предстало предо мной во всей полноте своего смысла.— Огонь и вечные муки,— сказал Бог,— обратная сторона небес. Скажи мне, Мемнох, скажи не кривя душой: будет ли это подходящим для тебя наказанием: полная противоположность славе, от которой ты отказался ради дщерей человеческих? Будет ли это надлежащим приговором: вечное страдание, пока не прервется ход времен?»
14
— Мой ответ последовал через мгновение,— сказал Мемнох. Взглянув на меня, он слегка приподнял брови.— Я сказал: «Нет, Господи, Ты ни с кем так не поступишь. Мы все Твои дети. Эго чересчур жестоко по отношению к кому-то или чему-то, умышленно созданному. Нет, Господь мой. Когда мужчины и женщины земли поведали мне, что им представлялись подобные мучения для грешников и эта мысль доставляла им боль и страдание, я уверил их, что такого места не существует и оно никогда не будет существовать».