Два вампира (сборник)
Шрифт:
Немедленно я приступил к делу. Я повел их в горы и там, в пещерах, показал им рудоносные жилы и рассказал о том, что, когда этот металл сильно разогревается, он изливается из земных недр в виде жидкости, и если им удастся снова его нагреть, они заставят его быть мягким и смогут делать из него разные предметы.
Вернувшись к морю, я собрал немного глины и слепил из нее маленькие человеческие фигурки, чтобы показать, как это просто! Подобрав палку, я нарисовал на песке круг и заговорил с ними о знаках. Как можно изобразить Лилию в виде знака, напоминающего цветок, именем которого она
К вечеру я собрал вокруг себя женщин и стал учить их, как связывать ремни из мягкой кожи, до чего они не могли дойти сами, а еще сшивать кожу в большие куски.
Этим людям уже был известен лунный календарь, но они не ведали календаря солнечного. Я рассказал им о нем. Сколько дней должно быть в году в зависимости от движения Солнца и планет, и как они смогут записать все это с помощью знаков. И вскоре мы набрали глины с морского берега и сделали из нее плитки, на которых я палочками изобразил маленькие картинки звезд, неба и ангелов. А потом эти плитки оставили высыхать на солнце.
День и ночь был я с моими людьми. И давал им все больше и больше знаний. Когда одна группа уставала и не могла больше учиться, я обращался к другой и наблюдал за их занятиями, пытаясь добиться успеха.
Я знал, что до многого они дойдут сами. Очень скоро они должны были освоить ткачество и научиться делать более совершенную одежду. Все это было прекрасно. Я показал им красители, подобные красной охре, которую они уже употребляли. Я извлекал из земли вещества, способные служить им красками различных цветов. Каждую возникшую у меня мысль, каждую новую идею, пришедшую мне в голову, я передавал им, при этом значительно обогащая их язык и, разумеется, обучая письменности. Затем я научил их музыке совершенно нового типа. Я научил их песням. И женщины приходили ко мне снова и снова, и Лилии пришлось уступить, чтобы семя ангела могло проникнуть во многих и многих женщин, «миловидных дщерей человеческих»...
Он снова замолчал. Казалось, эти воспоминания разбивают ему сердце. В задумчивых его глазах отражалось бледно-голубое небо.
Я заговорил очень тихо, осторожно, готовый по первому знаку с его стороны остановиться. Я цитировал на память из Книги Еноха:
— «...И Азазел... показал им металлы, и научил их обрабатывать их, и делать браслеты и узоры, и научил пользоваться сурьмой, и подкрашивать веки, и показал все виды драгоценных камней, и научил, как смешивать краски».
Он обернулся, чтобы взглянуть на меня. Казалось, он почти лишился дара речи. Голос его прозвучал тихо, почти так же, как мой, когда он произнес следующие строчки из Книги Еноха:
— «...И среди людей распространились нечестивость и блуд, и люди сбились с пути истинного...»
Немного помолчав, он продолжил:
— «...И, погибая, люди возопили, и их вопль вознесся к небесам».— Он снова остановился, медленно и горько улыбаясь.— А что до остального, Лестат, находящегося между строками, которые цитировал ты, и теми, что цитировал я... Это все ложь! Я учил их цивилизации. Я учил их знаниям
Я бесстрашно кивнул, вполне уверенный в этом и прекрасно все понимая — понимая с точки зрения иудеев, которые позже так твердо верили в святость и закон, встречаясь в жизни с нечестивостью и злом... и снова и снова рассказывали об этих хранителях, этих учителях, этих ангелах — тех, что полюбили дщерей человеческих.
— В том не было магии,— спокойно произнес Мемнох.— Не было никакого колдовства. Я не учил их ковать мечи! Я не обучал их войне! Если другой народ земли обладал знанием, мне известным, я рассказывал им. Что, например, в долине другой реки люди знали, как косить пшеницу серпами! И что на небесах жили офанимы — ангелы круглые, как колесо, и что если эту форму воспроизвести в материи, если, к куску дерева прикрепить два круглых куска, то получится предмет, который может катиться!
Он вздохнул.
— Я потерял сон, я сходил с ума. Я изливал на людей знания, и они, измотанные, сгибались под их бременем, а я уходил в пещеры и вырезал на стенах свои знаки. Я изображал картины небес, земли и ангелов. Я изобразил Божественный свет. Я работал неустанно, пока каждый мускул моего смертного тела не начинал болеть.
Не в силах больше выносить общество этих людей, пресыщенный красивыми женщинами, я взял с собой для успокоения Лилию и удалился в лес. Я понимал, что должен поговорить с Богом в тишине.
Войдя под лесные своды, я рухнул наземь и лежал неподвижно, умиротворенный молчаливым присугствием Лилии и размышляя обо всем происшедшем. Я обдумывал доводы, которые намеревался изложить перед Господом, и то, как подкрепить эти доводы тем, что я узнал. Ничего из виденного мной у людей не могло заставить меня думать иначе. То, что я оскорбил Господа, потеряв Его тем самым навеки, и впереди меня ждет преисподняя вместо вечности, было реально и мне ведомо — и все эти мысли стучались в мои душу и сердце! Но я не мог изменить свое мнение!
Доводы, которые я намеревался представить перед Всемогущим, состояли в том, что эти люди стоят над природой и вне природы и требуют от Него все больших и больших знаний, и все, что я увидел, лишь укрепило меня в моем мнении. И то, как они проявляли интерес к небесным тайнам. И то, как они страдали и пытались найти оправдание этих страданий! Если бы только дать им знать о Создателе и причинах, по которым Он их создал... Все это было мучительно сознавать. И в самом сердце этой муки пылала тайна, вожделения.
Во время оргазма, когда мое семя проникало в женщину, я испытывал экстаз, напоминающий райское блаженство; я испытывал его только в отношении лежащего рядом со мной тела, и на какую-то долю секунды я понимал — да, понимал,— что мужчины не часть природы — они лучше, они соприродны богу и нам!
Когда люди пришли ко мне со своими смутными сомнениями — не царят ли повсюду невидимые монстры? — я ответил им отрицательно, ибо только Бог и Суд Небесный предопределяют все в этом мире, также и судьбу их душ в преисподней.