Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Где он? – прохрипела девушка, беспомощно водя пальцами по плотно перебинтованной шее. С области заднего края нижней челюсти усилилась боль. Глаза девушки помутнели от беспомощности, страха и сильных болевых ощущений. Пространство мгновенно приобрело земные черты. – А я?..
– С удачной операцией вас, Виктория Павловна, – Ленин сидел у края больничной кровати и, почему-то в оборванных кроссовках. Из белого, пластикового окна палату заливало ярким дневным светом. В руках у него действительно была газета, однако не “Правда”, как предполагалось, а “Красная
Виктория попыталась немного приподняться с постели, однако боль и невероятное изнеможение побороли её.
– Даже сейчас... когда я... после операции... ты, Орлов, не даёшь... мне покоя, – с трудом проговорила она, слабо улыбаясь. – Где...
– ...Я это взял? – Михаил демонстративно оттопырил пиджак. – Знаешь, раньше по площади такие же Ильичи ходили, и вот я разузнал, где они водятся, и когда я им рассказал, кого собираюсь навестить, один из них в радостью согласился одолжить. И как же ты меня разоблачила?
– Обувь... – и социалистка рукой указала парню на кроссовки.
– Да, прокололся. На тумбочке я пакет оставил: мама просила передачку отнести – там всякая протёртая гадость, – Орлов засмеялся и вдруг в раскрытую ладонь девушки вложил нечто круглое, холодное и маленькое, сжав подарок в кулаке. – Если бы не медальон, пуля задела тебя на смерть. Или трахею резать пришлось. Он, можно сказать, задержал её, и тем самым тебя спас.
– Это он?.. – дрожащим голосом спросила Виктория: на подушку капнули слезинки.
– Я не выдумал больше ничего, как просто принести его тебе сейчас, – смущённо проговорил Михаил, а затем отмахнулся и демонстративно развёл руки в стороны. – С днём рождения, что ли?
Девушка вновь хотела приподняться, но шея снова заныла. Ей было тяжело говорить, однако она чуть-чуть наклонила голову вперёд. На лице её была целая палитра невысказанных чувств и эмоций: и радость, и страх, и признательность. Её пугал страх неизвестности, хотя без сознания она провела только один день, ибо ей необходимо было знать, что сейчас на улицах и кто в конце концов победил.
– Знаешь... судя по тому, в каком виде ты сейчас передо мной... и в каком положении сейчас я... во всех смыслах, мне... всё это напоминает тот день, когда Ленин и Троцкий... отдыхали после Октябрьской революции, и Ильич подарил ему... этот медальон.
Сил у Виктории больше не хватило, и она, взяв с прикроватной тумбочки карандаш и листок от блокнота, написала записку и протянула её Орлову.
“Так можно сойти с ума, но я не могу себе представить лучший подарок. Спасибо большое от всей души!”
– Не за что. Тебе же наконец двадцать исполнилось? Юбилей!
Принимать поздравления девушка желала в последнюю очередь. Она краем глаз взглянула в окно, затем на товарища и произнесла.
– Что... в стране?..
– Мы в стране!
И Миша стал рассказывать об арестах бывших министров, членов Госдумы, о том, что скоро над ними свершиться правосудие, что теперь
– Врачи говорят, что ты выздоровеешь за месяц. Только швы придётся часто менять, – пожал плечами Орлов. – И ещё, ты не расстраиваешься из-за волос? Их пришлось обрезать, чтобы провести операцию.
Виктория отрицательно качнула головой. Длинна её волос раньше, конечно, очень волновала её, ибо для их ухода уходили нескромные средства, а теперь разве это могло иметь значение? Отрастут, если, конечно, “Умнице” не понравится носить каре.
– Кстати, я хочу тебе напомнить: ровно через месяц у нас торжественное мероприятие! Ты как, возьмёшь меня в Новороссийск? Я, между прочим, почти наизусть знаю хронологию всех событий и биографию исторических личностей.
Девушка кивнула. Она не могла забыть разговор о табличке. Ведь ради этого было всё затеяно. И если оружие будет спрятано там, под землей, то во всей научной сфере произойдёт самая настоящая революция. Ради этого, наверное, стоило жить. На следующий социалистку навестят товарищи, и теперь, когда всё кончено, стоило подождать всего лишь четыре недели ради того, чтобы, наконец, достигнуть своей цели.
Март 1919 г. РСФСР. Кремль. Квартира Сталина.
Вечер этого дня выдался на редкость приятным, ибо в доме всё говорило о приготовлении к торжеству: на граммофоне играла пластинка с песней “Очи чёрные” в залихватском исполнении Шаляпина, а стол, поставленный специально ближе к центру гостиной, был накрыт разнообразной едой. Хозяевами этой квартиры была обеспечена предпраздничная атмосфера, и всё было готово для встречи гостей.
Коба не хотел устраивать публичную вечеринку, а провести день в тихой, спокойной обстановке вместе с Надеждой, однако она смогла его убедить организовать в доме приём по случаю праздника, чтобы не обидеть товарищей. И Коба согласился. За это время он стал куда податлив и даже в чём-то уступал, на удивление самому себе. Однако какие здесь могли быть торжества? Буквально на днях были похороны Якова Свердлова, тут же закончился VIII съезд партии. Коба был очень утомлён этим. Однако были и положительные изменения в его жизни: его избрали в Политбюро и карьерная лестница начала свой взлёт.
Самое главное: его очень ценит Ленин. Уже с давних пор Коба не помнил, когда был таким же счастливым, как теперь? Его прижизненные мрачность, вспыльчивость и отчуждение ушли на второй план, уступая место спокойствию и флегматичности. И как же Коба был рад, что Вождь, несмотря на свою занятость, нанёс визит в его дом, пускай и последним.
– Благодарю вас, что пришли, – пожал руку Ильича Коба и пригласил в зал. – Прошу, проходите.
– Нет-нет, батенька, я на минутку, вас поздравить, – возразил Ленин. отмахиваясь. – У меня ещё осталась кое-какая работа, и нужно безотлагательно её разрешить.