Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже)
Шрифт:
— Вы пожимаете плечами.
— Это у меня такая привычка, когда я говорю с самим собой, монсеньор.
— Значит, вы одобряете?
— Я не одобряю и не осуждаю, монсеньор; я только жду ваших приказаний.
— Хорошо. Итак, я остановил свой выбор на вас. Я вам поручаю отвезти короля и королеву в Сен-Жермен.
«Ловкий плут!» — подумал д’Артаньян.
— Вы видите, — продолжал Мазарини, видя бесстрастие д’Артаньяна, — как я вам уже говорил, в ваших руках будет
— Да, монсеньор, и я чувствую всю ответственность такого поручения.
— Но все же вы принимаете его?
— Я согласен на все.
— Вы считаете это дело возможным?
— Все возможно.
— Могут на вас напасть дорогой?
— Весьма вероятно.
— Как же вы поступите в этом случае?
— Я пробьюсь сквозь ряды нападающих.
— А если не пробьетесь?
— В таком случае — тем хуже для них: я пройду по их трупам.
— И вы доставите короля и королеву здравыми и невредимыми в Сен-Жермен?
— Да.
— Вы ручаетесь жизнью?
— Ручаюсь.
— Вы герой, мой дорогой! — сказал Мазарини, с восхищением глядя на мушкетера.
Д’Артаньян улыбнулся.
— А я? — спросил Мазарини после минутного молчания, пристально глядя на д’Артаньяна.
— Что, монсеньор?
— Если я тоже захочу уехать?
— Это будет труднее.
— Почему так?
— Ваше преосвященство могут узнать.
— Даже в этом костюме? — сказал Мазарини.
И он сдернул с кресла плащ, прикрывавший полный костюм всадника, светло-серый с красным, весь расшитый серебром.
— Если ваше преосвященство переоденетесь, тогда будет легче.
— А! — промолвил Мазарини, вздохнув свободнее.
— Но вам придется сделать то, что, как вы недавно говорили, вы сделали бы на нашем месте.
— Что такое?
— Кричать: «Долой Мазарини!»
— Я буду кричать.
— По-французски, на чистом французском языке, монсеньор. Остерегайтесь плохого произношения. В Сицилии убили шесть тысяч анжуйцев за то, что они плохо говорили по-итальянски. Смотрите, чтобы французы не отплатили вам за сицилийскую вечерню.
— Я постараюсь.
— На улице много вооруженных людей, — продолжал д’Артаньян, — уверены ли вы, что никто не знает о намерении королевы?
Мазарини задумался.
— Для изменника, монсеньор, ваше предложение было бы как нельзя более на руку; все можно было бы объяснить случайным нападением.
Мазарини вздрогнул; но он рассудил, что человек, собирающийся предать, не станет предупреждать об этом.
— Потому-то, — живо ответил он, — я и доверяюсь не первому встречному, а избрал себе в проводники именно вас.
— Так вы не едете вместе с королевой?
—
— Значит, позже.
— Нет, — снова ответил Мазарини.
— А! — сказал д’Артаньян, начиная понимать.
— Да, у меня свои планы: уезжая вместе с королевой, я только увеличиваю опасность ее положения; если я уеду после королевы, ее отъезд угрожает мне большими опасностями. К тому же, когда королевская семья очутится вне опасности, обо мне могут позабыть: великие мира сего неблагодарны.
— Это правда, — сказал д’Артаньян, невольно бросая взгляд на алмаз королевы, блестевший на руке Мазарини.
Мазарини заметил этот взгляд и тихонько повернул свой перстень алмазом вниз.
— И я хочу, — прибавил Мазарини с тонкой улыбкой, — помешать им быть неблагодарными в отношении меня.
— Закон христианского милосердия, — сказал д’Артаньян, — предписывает нам не вводить ближнего в соблазн.
— Вот именно потому я и хочу уехать раньше их, — добавил Мазарини.
Д’Артаньян улыбнулся: он слишком хорошо знал итальянское лукавство.
Мазарини заметил его улыбку и воспользовался моментом:
— Итак, вы начнете с того, что поможете мне выбраться из Парижа, не так ли, дорогой д’Артаньян?
— Трудная задача, монсеньор! — сказал д’Артаньян, принимая свой прежний серьезный вид.
— Но, — сказал Мазарини, внимательно следя за каждым движением лица д’Артаньяна, — вы не делали таких оговорок, когда дело шло о короле и королеве.
— Король и королева — мои повелители, монсеньор, — ответил мушкетер. — Моя жизнь принадлежит им. Если они ее требуют, мне нечего возразить.
«Это правда, — пробормотал Мазарини. — Твоя жизнь мне не принадлежит, и мне следует купить ее у тебя, не так ли?»
И с глубоким вздохом он начал поворачивать перстень алмазом наружу.
Д’Артаньян улыбнулся.
Эти два человека сходились в одном — в лукавстве. Если бы они так же сходились в мужестве, один под руководством другого совершил бы великие дела.
— Вы, конечно, понимаете, — сказал Мазарини, — что если я требую от вас этой услуги, то собираюсь и отблагодарить за нее.
— Только собираетесь, ваше преосвященство? — спросил д’Артаньян.
— Смотрите, любезный д’Артаньян, — сказал Мазарини, снимая перстень с пальца, — вот алмаз, который был когда-то вашим. Справедливость требует, чтобы я его вам вернул: возьмите его, умоляю.
Д’Артаньян не заставил Мазарини повторять; он взял перстень, посмотрел, прежний ли в нем камень, и, убедившись в чистоте его воды, надел его себе на палец с несказанным удовольствием.