Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже)
Шрифт:
При первых словах, произнесенных кардиналом по-испански, д’Артаньян схватил Портоса за руку и сильно сжал ее; потом, когда Мазарини умолк, тихо прибавил:
— Портос, никогда не говорите кардиналу, что я понимаю по-испански, иначе я пропал и вы тоже.
— Хорошо, — ответил Портос.
Этот суровый выговор, сделанный с тем красноречием, каким отличался Мазарини, когда говорил по-итальянски или по-испански (он совершенно терял его, когда говорил по-французски), кардинал произнес с таким непроницаемым лицом, что даже Гонди, каким
Королева сразу смягчилась: огонь погас в ее глазах, краска сбежала с лица, и губы перестали дышать гневом. Она села и, опустив руки, произнесла голосом, в котором слышались слезы:
— Простите меня, господин коадъютор, я так страдаю, что вспышка моя понятна. Как женщина, подверженная слабостям своего пола, я страшусь междоусобной войны; как королева, привыкшая к всеобщему повиновению, я теряю самообладание, едва только замечаю сопротивление моей воле.
— Ваше величество, — ответил Гонди с поклоном, — вы ошибаетесь, называя мой искренний совет сопротивлением. У вашего величества есть только почтительные и преданные вам подданные. Не против королевы настроен народ, он только просит вернуть Бруселя, вот и все, возвратите ему Бруселя, он будет счастливо жить под защитой ваших законов, — прибавил коадъютор с улыбкой.
Мазарини, который при словах «не против королевы настроен народ» навострил слух, опасаясь, что Гонди заговорит на тему «Долой Мазарини», был очень благодарен коадъютору за его сдержанность и поспешил прибавить самым вкрадчивым тоном:
— Ваше величество, поверьте в этом господину коадъютору, который у нас один из самых искусных политиков; первая же вакантная кардинальская шляпа будет, конечно, предложена ему.
«Ага, видно, ты здорово нуждаешься во мне, хитрая лиса», — подумал Гонди.
— Что же он пообещает нам, — сказал тихо д’Артаньян, — в тот день, когда его жизни будет угрожать опасность? Черт возьми! Если он так легко раздает кардинальские шляпы, то будем наготове, Портос, и завтра же потребуем себе по полку. Если гражданская война продлится еще год, я заказываю себе золоченую шпагу коннетабля.
— А я? — спросил Портос.
— Ты, ты потребуешь себе жезл маршала де Ла Мельере, который сейчас, кажется, не особенно в фаворе.
— Итак, — сказала королева, — вы серьезно опасаетесь народного восстания?
— Серьезно, ваше величество, — отвечал Гонди, удивленный тем, что они все еще топчутся на одном месте. — Поток прорвал плотину, и я боюсь, как бы он не произвел великих разрушений.
— А я нахожу, — возразила королева, — что в таком случае надо создать новую плотину. Хорошо, я подумаю.
Гонди удивленно посмотрел на Мазарини, который подошел к королеве, чтобы поговорить с нею. В эту минуту на площади Пале-Рояля послышался шум.
Гонди улыбнулся. Взор королевы воспламенился. Мазарини сильно побледнел.
— Что еще там? — воскликнул
В эту минуту в залу вбежал Коменж.
— Простите, ваше величество, — произнес он, — но народ прижал караульных к ограде и сейчас ломает ворота. Что прикажете делать?
— Слышите, ваше величество? — сказал Гонди.
Рев волн, раскаты грома, извержение вулкана даже сравнить нельзя с разразившейся в этот момент бурей криков.
— Что я прикажу? — произнесла королева.
— Да, время дорого.
— Сколько человек приблизительно у нас в Пале-Рояле?
— Шестьсот.
— Приставьте сто человек к королю, а остальными разгоните этот сброд.
— Ваше величество, — воскликнул Мазарини, — что вы делаете?
— Идите и исполняйте, — сказала королева.
Коменж, привыкший, как солдат, повиноваться без рассуждений, вышел.
В это мгновение послышался сильный треск; одни ворота начали подаваться.
— Ваше величество, — снова воскликнул Мазарини, — вы губите короля, себя и меня!
Услышав этот крик, вырвавшийся из трусливой души кардинала, Анна Австрийская тоже испугалась. Она вернула Коменжа.
— Слишком поздно, — сказал Мазарини, хватаясь за голову, — слишком поздно.
В это мгновение ворота уступили натиску толпы, и во дворе послышались радостные крики. Д’Артаньян схватился за шпагу и знаком велел Портосу сделать то же самое.
— Спасайте королеву! — воскликнул кардинал, бросаясь к коадъютору.
Гонди подошел к окну и открыл его. На дворе была уже громадная толпа народа с Лувьером во главе.
— Ни шагу дальше, — крикнул коадъютор, — королева подписывает приказ!
— Что вы говорите? — воскликнула королева.
— Правду, — произнес кардинал, подавая королеве перо и бумагу. — Так надо.
Затем прибавил тихо:
— Пишите, Анна, я вас прошу, я требую.
Королева упала в кресло и взяла перо…
Сдерживаемый Лувьером, народ не двигался с места, но продолжал гневно роптать.
Королева написала: «Начальнику Сен-Жерменской тюрьмы приказ выпустить на свободу советника Бруселя». Потом подписала.
Коадъютор, следивший за каждым движением королевы, схватил бумагу и, потрясая ею в воздухе, подошел к окну.
— Вот приказ! — крикнул он.
Казалось, весь Париж испустил радостный крик. Затем послышались крики: «Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор!»
— Да здравствует королева! — крикнул Гонди.
Несколько голосов подхватили его возглас, но голоса эти были слабые и редкие.
Может быть, коадъютор нарочно крикнул это, чтобы показать Анне Австрийской всю ее слабость.