Двадцать пять лет в окопах холодной войны

Баррасс Макс

Дом наш находился в центре Москвы – в Большом Харитоньевском переулке, между Чистыми прудами и Красными воротами. Кстати, переулок этот упоминается Пушкиным в «Евгении Онегине» как место размещения городской усадьбы Лариных.

Построен дом был в начале 30-х годов XX столетия и являлся одним из первых кооперативных домов в Москве. Поэтому

в нем жили весьма состоятельные люди из числа интеллигенции. Например, имеющие мировую известность академики Чаплыгин, Чудаков, знаменитый полярник Кренкель, писатель-сатирик Дыховичный и прочие. От медных табличек на дверях квартир указанных там знаменитых фамилий, званий, степеней, должностей в глазах рябило. Это были представители новой советской интеллигенции, доставшиеся стране от дореволюционных времен. Прислуга так и мельтешила по этажам. Кроме персональных домработниц, была и общая обслуга. Домуправ, слесаря, столяры, стекольщики, кочегары, дворники. Стоило нам, ребятам, выбить какой-либо старушке на первом этаже стекло футбольным мячом, как оно тут же вставлялось, без лишнего шума и разбирательства. Дети имели право иметь детство. При доме был свой магазин. В довоенные и послевоенные годы он функционировал как часы. Неутомимый разносчик – дядя Петя – тихо делал свое доброе дело. К 6 часам утра каждый день у дверей квартир появлялось требуемое количество бутылок молока и кефира. Беззвучно. В 7 часов утра дядя Петя уже звонил в каждую квартиру, получал за доставленный ранее товар, предлагал горячие французские булочки по 7 копеек и другую выпечку. Позднее появлялся с корзинами мяса, рыбы, масла и прочей бакалеи. Вид у дяди Пети был импозантный: в белой куртке, белых перчатках и белой панаме. Как в лучших домах Парижа.

Домовая уборщица, тетя Женя, естественно, каждый день с раннего утра мыла подъезды, протирала пыль, чистила перила, окна. По мере возможности боролась с нами, пацанами. Правда, мы ничем особым и не отличались. Вандализма, который привычен

в теперешних московских подъездах, не было и в помине, несмотря на всю нашу шустрость. Вот что значит дворянское происхождение и аристократическое воспитание. Нынешняя «лимита», наводнившая Москву, напоминает жителей нью-йоркского Гарлема.

Да, почти у каждой квартиры были «свои» молочницы. Они привозили из Подмосковья молочко «из-под коровки», свежайшие творог и сметану истинно деревенского происхождения. Одновременно они забирали приготовленные картофельные очистки, отходы овощей, черствый хлеб, остатки другой пищи на корм скоту. Вот такой незатейливый товарообмен ко всеобщему удовольствию.

Двор нашего дома был обнесен забором высотой 4 метра. Ворота были всегда закрыты на замок. Калитка запиралась на ключ. Имелся звонок, оповещавший дворника о прибытии кого-то. Дворник с семьей проживал в специальной служебной квартире первого этажа рядом с воротами. Услышав звонок, дворник немедленно появлялся у калитки, невзирая на время. Признав своего жильца, открывал калитку. Становился во грунт, правой рукой брал «под козырек» своего лохматого треуха и говорил: «Здравия желаю». Одновременно подставлял левую руку под материальную компенсацию беспокойства. Правда, не нагло. При отсутствии мелочи или по какой-либо другой причине можно было сделать вид, что ты не заметил его жеста. Дворник наш, дядя Володя, был ярким образцом старорежимного служаки, уникальным осколком проклятого, но прекрасного прошлого. Невысокого роста, плотного телосложения, с гренадерскими усами пшеничного цвета, он пользовался уважением и даже любовью жильцов дома. Многие, в том числе маститые академики, считали возможным остановиться возле него и перекинуться парой слов. При этом дядя Володя принимал стойку «смирно», понимая, на каких уровнях идет разговор.

Конец ознакомительного фрагмента.