Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика)
Шрифт:
— Пожалуй, нас будут откармливать! — сказал Нед Ленд.
— Я протестую, — возразил я. — Мы попали не к людоедам.
— Кто их знает, — возразил серьезно канадец, — может быть, они давно не ели свежего мяса, и в таком случае трое таких совершенно здоровых и хорошо сложенных людей, как господин профессор, его слуга и я…
— Бросьте эти мысли, Ленд, — ответил я гарпунщику, — и не старайтесь восстанавливать себя против наших хозяев, что может привести, во всяком случае, не к улучшению нашего положения.
— Во всяком случае, я чертовски голоден! — воскликнул гарпунщик. — А ни обед, ни завтрак не показывается.
— Любезный
— Напротив, господин профессор, — возразил Ленд, который оставался при своем мнении, — надо что-нибудь предпринять.
— Что же, Ленд?
— Чтобы спастись…
— Бежать из надземной тюрьмы очень трудно, а бежать из подводной тюрьмы невозможно.
— Ну, друг Ленд, — спросил Консель, — может кое-что сказать? Я никогда не поверю, чтобы у американца не хватило в этих случаях ресурсов.
Однако гарпунщик оказался в затруднении и потому промолчал. Бегство при тех условиях, в каких мы находились, было абсолютно невозможно. Но ведь канадец наполовину француз, и Консель мог это видеть из его ответа.
— Таким образом, господин Аронакс, — ответил он после нескольких минут размышления, — вы не можете угадать, что должны делать люди, которые не имеют возможности освободиться из тюрьмы?
— Нет, мой друг!
— А это очень просто, они должны устроиться в ней по возможности комфортабельнее. Но прежде всего надо вышвырнуть вон сторожей, — сказал Нед Ленд.
— Как, Нед? Вы серьезно думаете захватить судно?
— Совершенно серьезно, — ответил канадец.
— Это немыслимо.
— Почему же? Могут представиться благоприятные случаи, и я не вижу причины ими не воспользоваться. Если их на этом судне не более двадцати человек, они не заставят отступить двух французов и одного канадца, так я полагаю.
Лучше было принять предложение гарпунщика, чем продолжать с ним спор. И я ему ответил так:
— Будем ожидать благоприятных обстоятельств, Ленд, а там увидим; но пока, прошу вас, вооружитесь терпением. Мы должны действовать весьма осторожно, даже с хитростью; помните, что благоприятные обстоятельства вне нашей воли. Обещайте мне, что вы будете относиться спокойно к тому положению, в котором мы пока находимся.
— Даю обещание, господин профессор, — ответил Нед Ленд далеко не уверенным тоном. — Ни одного грубого слова не сорвется с моих губ, ни один резкий жест не выдаст меня, хотя бы даже нам обед подавали нерегулярно.
— Я верю вашему обещанию, Нед, — ответил я канадцу.
Разговор на этом прекратился, и каждый из нас предался своим мыслям. Несмотря на уверенность гарпунщика, я не питал никаких иллюзий. Я не мог предвидеть каких-либо благоприятных для нас обстоятельств, на которые рассчитывал Нед Ленд. Чтобы так уверенно маневрировать подводным судном, надо было иметь достаточно многочисленный экипаж, и, следовательно, в случае борьбы мы оказались бы слишком слабы. Помимо того, прежде всего мы должны были быть свободными, чего в действительности не было. Я не видел ни малейшей возможности бежать из этой железной камеры, герметически закупоренной. К тому же, если этот странный капитан охраняет тайну конструкций и машин своего подводного судна, что, впрочем, казалось
Я понял, что мысли Неда Ленда не вязались с доводами его рассудка. Это, видимо, его раздражало, ожесточало, что проявлялось в его угрожающих жестах. Он вскакивал с места, обходил каюту, как дикий зверь свою клетку, бил стены ногами и кулаками. Однако время проходило, голод давал себя сильно чувствовать, а слуга не появлялся; о нас, потерпевших крушение, слишком долго не заботились, если к нам действительно хотели отнестись доброжелательно.
Нед Ленд, мучимый судорогами своего объемистого желудка, все более и более раздражался, и, несмотря на данное им обещание, я сильно опасался взрыва с его стороны при встрече его с кем-либо из экипажа подводного судна.
В течение двух часов гнев канадца возрос. Он звал, кричал, но напрасно. Там, за нашей кельей, не раздавалось ни малейшего шума. Подводное судно не двигалось, в противном случае я чувствовал бы содрогание корпуса, вызываемое работой двигательного винта. Спустившись, вероятно, в глубину вод, оно отдыхало. Эта мертвая тишина наводила на нас ужас.
Что касается продолжительности нашего заключения, то я об этом не решался думать. Надежда, блеснувшая было при свидании с капитаном, потухла. Мягкость взгляда этого человека, выражение великодушия на его лице, благородство осанки — все это исчезло из памяти. Я представлял себе эту загадочную личность такой, какой она должна была быть, по необходимости неумолимой, жестокой. Я представлял ее чуждой человечности, недоступной ни малейшему чувству сострадания к ближнему, безжалостным врагом себе подобных, к которым он питал непримиримую ненависть.
Но неужели этот человек оставит нас умирать заточенными в этой тесной тюрьме, испытывающими жестокие муки голода? Эта ужасная мысль овладела моим сознанием, и я почувствовал, как меня охватывает непреодолимый страх. Консель оставался спокоен, Нед Ленд рычал.
В этот момент снаружи донесся шум. Раздались шаги по железным плитам. Запоры отодвинулись, дверь отворилась, и появился слуга.
Канадец с такой быстротой набросился на вошедшего слугу, что я не мог этому воспрепятствовать. Он повалил его и схватил за горло. Слуга задыхался под его сильной рукой.
Консель бросился освобождать из рук гарпунщика его жертву, уже наполовину задушенную, я готов был присоединить и свои усилия, как внезапно был пригвожден к своему месту следующими словами, произнесенными на французском языке:
— Успокойтесь, Ленд, а вас, господин профессор, прошу меня выслушать.
Глава X
ОБИТАТЕЛЬ МОРЕЙ
Перед нами был капитан подводного судна. При первых его словах Нед Ленд быстро поднялся. По знаку своего господина едва не задушенный слуга вышел, пошатываясь; власть капитана была до того могущественна, что слуга ни одним жестом не выразил враждебного чувства, которое должен был вызвать в нем против себя канадец. Консель, изумленный и остолбеневший, — мы оба в молчании ожидали развязки этой сцены.