Двадцатый год. Книга первая
Шрифт:
Ерошенко прислушался к плывущим сверху звукам. Похоже на вальс, не обычный, конечно, под который танцуют, а шопеновский. Который слушают, закрыв глаза. Ответил апофатически:
– Не Marche Funebre, не Революционный этюд и не полонез as-dur – ля чего-то там. И вообще, не полонез и не мазурка.
Басе захотелось немедленно его расцеловать. Без причины, просто захотелось.
– Вальс a-moll, ля минор. Замечательно, правда? Никогда не думала, что Вацек так научится играть. У меня, сколько мама не мучила, ничего не выходило. Не самая сложная вещь, но я бездарь, больше любила читать. Подождешь меня здесь?
– Пожалуй.
Идти вдвоем в чужую
Тем не менее на полутемную лестницу они ступили вместе. Дойдя до нужной площадки, посмотрев на искомую дверь – за нею звучала музыка – и бесшумно поднявшись, на всякий случай, на следующий пролет, Костя кивнул и, успокоенный, медленно направился по лестнице вниз. Пианист на третьем этаже заканчивал вальс a-moll.
* * *
– Это которых вам Старовольских понадобилось? Тех, которые беглые и до Крыму не добежавшие? – переспросил Барбару незнакомый седовласый старец, с бородой достойной Маркса и библейских патриархов. За его спиной, приглушенный дверью комнаты, опять зазвучал Шопен, правда что именно Бася в этот раз не знала. А если бы и знала, то уже бы не вспомнила.
– Маргариту Казимировну и Павла Андреевича, – пояснила она дрогнувшим голосом. – Инженера.
Троюродную сестру Басиной мамы тоже звали Маргаритой. Истоки фамильной традиции тонули во мгле веков, но в различных семействах разветвленного литовского рода это имя обязательно носила если не мать, то дочка, обычно старшая, – так что не зовись старшая пани Котвицкая Малгожатой, Малгожатой бы стала Бася – и Франек дразнил бы ее тогда не Бахой, а Гохой. (Строго говоря, Барбару нарекли и Малгожатой, но лишь в качестве третьего имени, которым Барбара не пользовалась.)
Две семьи, из которых вышли пани Котвицкая и госпожа Старовольская, друг друга почти не знали. Предки Малгожаты Котвицкой, беря в жены – задолго до рождения автора «Будрысов» – исключительно вэсолютких як котэчки и бельших од млека ляшек 24 , давным-давно превратились в поляков, сохранив лишь русскую фамилию на «евич». В отличие от них, предки Маргариты Старовольской, несмотря на все унии, политические и религиозные, как были, так и остались русскими. При известном сочувствии к обиженным Екатериной польским родственникам они приняли возвращение края в Россию как нечто законное и глубоко закономерное, в польских возмущениях не участвовали и уже в восемьсот двенадцатом защищали обретенную родину в отечественной войне – сражаясь против прадедов Кароля и Малгожаты, шедших на Москву в корпусе князя Юзефа.
24
Веселых как котятки, молока белее полек.
Прочная связь между киевской и варшавской семьями возникла благодаря японскому коварству: занесенные мобилизацией в Красноярск будущий профессор и инженер однажды, копаясь в генеалогии, выяснили, что благодаря обеим Маргаритам пребывают между собою в свойстве. Обстоятельство обоим чрезвычайно понравилось, еще более укрепив возникшую на Енисее дружбу.
И вот теперь, на шестнадцатом-семнадцатом году этой дружбы, на лестничной черной площадке, Барбара ничего не понимала.
– Точно, Хавочка, – бросил седовласый в темноту за спиной, – ей нужно тех самых. – После чего вперил в Басю насмешливый взгляд. – Вам, мадам, возможно, будет грустно слышать,
Оставшись доволен застывшим Басиным лицом, седовласый добродушно пояснил:
– Только не подумайте, мадам, с не того Могилева, какой есть на Днепре. Додик с того, какой есть на Днестре, если ир, мадам, трошки фарштейт географию. Кошмарно одаренный мальчик, он еще даст себя услышать и заткнет всех ваших к себе за пояс. Что до пана Старовольского, то ими тремя уплотнили мадам Гриценко.
– Тую, – любезно подтвердила вынырнувшая из-за спины седовласого темноволосая худая женщина, – у какой муж французский профессор и прогрессивный русский черносотенец.
Несмотря на внезапную слабость, Бася заметила: правая рука у женщины выглядит странно, словно бы искалеченной.
– Скоро будет немало год как бывший, Хавочка, – с удовлетворением напомнил женщине седовласый, – потому что даже французские профессоры и прогрессивные черносотенцы при народной свободе всегда бывают бывшие. В каждом буквальном смысле данного слова.
– Спасибо, – выдавила Бася, ощущая как ладошка покрывается противным трусливым потом. «Что случилось, почему тремя? Их же пятеро».
– Вы, мадам, имеете теперь пойти наверх, где там их всех найдете. Сегодня вниз только ихний малолетний хулиган опускался.
Ничего не ответив, Бася стала подниматься по запущенной лестнице. Мужчина, громко, заглушив Шопена, крикнул:
– И считайте, вам, мадам, кошмарно повезло. Не знаю, где имеют они сильную ладонь, но черезвычайная комиссия до них пока не добралась. Сами-то вы, панночка, тоже из недобежавших?
Бася мысленно заткнула уши. Пройдя пролет и оказавшись вне пределов видимости, судорожно ухватилась за стену.
* * *
Вернувшись во двор, Ерошенко устроился на парковой скамейке. Строго говоря, скамейкой данное сооружение было в прошлом – после трех революционных зим сохранился лишь чугунный остов. Но кто-то, по случаю прихода весны, возложил на него свежеструганную доску – проделав то же самое и с другою бывшей скамьей, стоявшей в отдалении от первой. «Даже лавочки у нас теперь ci-devant 25 », – равнодушно, скорее по привычке, ухмыльнулся Ерошенко. Прикинул пути отхода – тоже по привычке, ведь Баську он тут не оставит, – и развернул прихваченные из гостиницы «Известия ВЦИК». Редкостная в этих местах газета прибыла в столицу Юга курьерским поездом, оказалась в кинокомитете и была, по привычке всё тырить, уведена оттуда режиссером Генераловым – к бесчестной радости обоих киносъемщиков.
25
Бывшие (франц.).
Шрифт был мелок до рези в глазах, бумага мерзкой. Девочке с солдатом следовало бы петь: «Разруха, ты, разруха». Люди бы оценили.
Внимание сразу же привлек заголовок передовицы. Небезызвестный негодяй Стеклов – Ерошенко не помнил, как звали мерзавца в действительности, – риторически вопрошал: «Кто и как будет драться?» О чем это? – не сразу понял Костя. Оказалось про войну с белополяками. Как следовало из статьи, материальный и моральный перевес Красной армии настолько несомненен, что бояться Республике нечего. Несмотря на наличие внутренней оппозиции.