Дваждырожденные
Шрифт:
Дурьодхана смотрел на меня и улыбался. Вернее, лицо его не изменило выражения, но я почувствовал, что в его глазах враждебность уступила место снисходительному интересу. Он поднял мускулистую руку, увитую широкими боевыми браслетами и, повинуясь этому знаку, расталкивая придворных, в зал вбежала дюжина вооруженных телохранителей. Они окружили нас плотным защитным веером и замерли как изваяния, повернувшись лицом к собравшимся в зале.
Теперь можно спокойно поговорить, — пояснил Дурьодхана, позволив себе отпустить в улыбке углы жестко очерченного рта, — я с удивлением вижу, что
Я не видел патриарха, — просто сказал я,
— я видел нападающего льва.
Дурьодхана весело засмеялся. Сравнение ему польстило. Он походил одновременно и на Ард-жуну, и на Бхимасену: те же бугры мускулов, грудь льва, мягкая поступь…
Да, я мог бы легко сломить твою волю, но что толку в разрубленном щите или разрушенной плотине? Молодые дваждырожденные нужны нашему братству.
Дхарма кшатрия, равно как и брахмана, исключает предательство, — сказал я.
Кшатрий служит одному единственному господину, брахман — богу. Но дваждырожден-ный предан всему братству, Высокой сабхе, патриархам, — ответил Дурьодхана.
Мы еще не видели патриархов, — сказал я.
Ты просишь у меня право выбора, сообразно с законами дваждырожденных? Да будет так,
— сказал Дурьодхана, не сводя с меня холодных, проницательных глаз, — я не буду препятствовать вашей встрече с патриархами, если они сами со чтут нужным увидеть вас. А вы помните о дхарме дваждырожденных. Ваши жизни, ваши зрячие сер дца принадлежат братству.
Я низко поклонился в ответ. Охрана расступилась, открыв мне встревоженные глаза Митры и нашего брахмана. Теплая волна их силы достигла сердца, и я благодарно улыбнулся им. Но для объяснений еще время не пришло. Шелестя тонкой одеждой, ко мне подошла прислужница с чашей вина. Я уже был способен заметить, что она молода и красива, и с особым наслаждением вдохнул сладкий аромат ее благовоний.
Потом я пил терпкое, прохладное вино, радуясь каждому глотку. Как прекрасно было остаться живым!
Так закончился этот вечер. Колесница отвезла нас обратно в нижний город. Привычная охрана запечатала выход из сада. Внутри нашего дома я в изнеможении упал на циновку. Живительная сила покинула ножны тела. Хотелось закрыть глаза, залепить уши воском, оторваться от этого мира, полного страха и неопределенности.
Сев на колени рядом со мной, Митра неторопливо разминал мне спину. Его руки были полны внутреннего огня, и постепенно я начал ощущать, как первые тонкие потоки силы возвращаются в сосуд плоти.
— Главного добились, — рассуждал Митра, — теперь мы приобщимся к высшему кругу патри архов…
Смешное честолюбие моего друга было всего –навсего проявлением излишка жизненных сил. Но я не мог разделить его настроения. В тот момент я ни о чем так страстно не мечтал, как о ласковом круге друзей у пылающего костра под небом Пан-чалы. Но перед внутренним взором представал лик
Нас не ждут здесь, — просто сказал я, — они готовы молиться на Дурьодхану. Имеем ли мы право посягать на их «бога»?.
Да, — ответил брахман, входя в комнату,— этот мир по своему гармоничен. Благополучие добывается лестью и хитростью, потеря царской милости оборачивается лишением слуг, почестей, явств с царской кухни. Снизу рабы. Посредине кшатрии, преданные дхарме. Сверху властелины. Эти способны ограничить себя в пище и наслаждениях, но вожделеют власти. И те, и другие сжились, срослись в раковине этого узкого душного мира. Они не могут друг без друга… не могут по другому… Но вы-то знаете, что есть и другая жизнь. Значит вы сильнее их.
Я промолчал.Те, ради кого мы старались, сейчас были так далеко, что казались майей. А реальными были немигающие, прозрачные, как у коршуна, глаза Дурьодханы, прихотливая пирамида взаимозависимости и поклонения его подданных, их простые, плотски неоспоримые радости жизни, неразборчивая преданность своему строю бытия. Как бы ни было плохо каждому из них в отдельности, все вместе они не желали иного.
— Для кого же мы стараемся? — спросил я брахмана. — Зачем нам вообще Хастинапур? Я не хочу помогать этим людям.
Брахман протянул мне чашу горячего душистого настоя.
— Сегодняшняя победа далась тебе дорогой ценой, — сказал он, — но не отчаивайся, не все в этом мире незрячи. Кольцом сияющей силы все еще окружена Дварака. Богоравным братьям — Кришне и Баладеве — удается сдерживать натиск тьмы. Еще блистает цепь нашего братства под зон том царя Друпады. Да и в самом Хастинапуре еще не закончена борьба. Никакие низменные чувства не могут погасить огонь духа Бхишмы и других патриархов. И не затмили тучи сияющих Высо ких полей над горной страной — обителью Хра нителей мира.
Слова старого брахмана, мягкий свет, струившийся из его всепонимающих глаз, приносили утешение, снимали боль и усталость.
Вы делаете то, что нужно, — сказал брахман, — никакие планы мудрецов не могут быть выше самой жизни. Не численностью войска определяется сила государства. Вас напугало количество кшатриев? Да, Дурьодхана, обладая казной Хастинапура, увеличил число наемников. Эти кшатрии будут сражаться с Пандавами, но они будут плохо сражаться! Нельзя, сделав из человека раба, ожидать от него храбрости и самопожертвования.
Но ведь есть же еще и страх. Здесь все настолько боятся Дурьодханы, что он просто вольет в них свою волю и решимость.
В Сокровенных сказаниях мудро указано, что властелин, обуянный лютостью и мощью собственного пыла, со временем пожнет неприязнь всех подданных и вступит во вражду со своими друзьями. Гордость и жажда власти погубят Ду-рьодхану. Люди страшатся лютого властелина, как заползшей в дом змеи. Дурьодхана, готовясь к войне, ужесточая порядки в городе, подозревая всех в измене, не может не вызвать недовольства собственных подданных.