Две маски
Шрифт:
Он хорошо ловил мух и давил их на листе белой бумаги, а потом расклеивал листки по стенам камеры и любовался, как красивыми картинками.
У него было всего несколько зубов, и проваленный рот никогда не закрывался.
Там, где висит икона, в левом углу темницы, он разводил пауков и объяснял с весёлой усмешкой своим полицейским, что пауки — самые питательные существа на земле, что ему не хватает жиров, — и бросал пауков в свои и без того жирные щи. Власьев и Чекин выхватывали пауков из щей — деревянными ложками, чтобы дурачок не отравился.
Он был совсем слаб, после очередного приступа бешенства он лежал несколько дней и не вставал, так ослабевал.
Исполнительные мученики, Власьев
Теперь по достоинству можно оценить беспристрастие Екатерины. Ведь она читала донесения. Она слышала об Иоанне.
Используя показания Власьева и Чекина, донесения Овцына и вспоминая свою страшную аудиенцию с самим Иоанном (Екатерина встречалась с Иоанном в 1762 году, в доме А. И. Шувалова [21] , чтобы удостовериться, действительно ли так невменяем юноша-император, как о нём говорят, может быть, он ещё может быть полезен государству и обществу хоть в какой-нибудь деятельности? Аудиенция потрясла и расстроила императрицу — так безумен, так болен был Иоанн, когда его привезли к Шувалову в закрытой карете), анализируя допросы свидетелей, свои личные впечатления и слухи, Екатерина написала объективное объяснение смерти Иоанна Антоновича:
21
Историк В. Бильбасов сообщает, что свидание могло произойти в один из девяти дней, от 14 по 23 августа 1762 года. «Екатерина говорит, между прочим: „Мы увидели в нём, кроме весьма ему тягостного и другим почти невразумительного косноязычества, лишение разума и смысла человеческого“. Правда ли это?» — пишет В. Бильбасов в своей книге «Иоанн Антонович и Мирович» (М., 1908).
«Кроме косноязычия, ему самому затруднительного и почти невразумительного другим, он решительно был лишён разума и смысла человеческого. Иоанн не был рождён, чтобы царствовать. Обиженный природою, лишённый способности мыслить, мог ли он взять скипетр, который был бы только бременем для его слабости, оружием его слабоумных забав?»
Бильбасов писал:
«Таков был Иоанн Антонович. Безвинный, безобидный для общества, ни на что не способный, он родился, жил и умер коронованным мучеником деспотизма. С колыбели до могилы, в течение двадцати четырёх лет, он всегда был только слепым бессознательным орудием политических страстей: никто не хотел в нём видеть человека, для всех он был политическим „фантомом“. Он был и убит потому только, что появился какой-то подпоручик, избравший его орудием своих честолюбивых замыслов».
3
Подпоручику пехотного Смоленского полка Василию Яковлевичу Мировичу было двадцать четыре года. Как и императору Российской империи Иоанну Антоновичу.
Предыстория Мировича пустая.
Екатерина писала:
«Он был лжец, бесстыдный человек и превеликий трус. Он был сын и внук бунтовщиков».
Действительно, дед Мировича, переяславский полковник Фёдор Мирович, был (не бунтовщиком) предателем. Он предал Петра I, присоединился к Мазепе и с войсками Карла XII ушёл в Польшу. Отец — Яков Мирович — несколько раз был в Польше, тайно. Был сослан в Сибирь. За Польшу и за связи. Все наследственные именья Мировичей (правда, небольшие) конфисковала Тайная канцелярия. Род Мировичей не был ни знаменит, ни влиятелен. Как-то известен в пределах Украины был дальний родственник Мировичей, полковник Полуботок. Он тоже оглядывался на Польшу. Семья Мировичей попала в Сибирь. Полуботок — в крепость, в кандалы. Так бесславно окончились претензии этого рода.
Мирович — мечтатель. Он пишет письма.
Он
Потом все просили поощрения и получили кое-что. Мирович — ничего. Его даже не принимают в гвардию, не потому, что нищ, хотя и поэтому, но и потому ещё, что — опальная фамилия. А все опальные каллиграфически записаны в Книгу Судеб — в секретные списки Тайной канцелярии. Тайной канцелярией теперь заведует Никита Иванович Панин, сенатор, действительный тайный советник, кавалер, первый франт петербургской полиции. Кем он был до Екатерины? Никем. Мальчиком на побегушках в иностранных миссиях. Вовремя возвратился из Швеции, стал воспитывать цесаревича Павла, попался на глаза после переворота, и теперь в его холёных, женственных руках, окольцованных бриллиантами, — все списки, все судьбы.
Мирович просит императрицу: пусть возвратит ему хоть несколько крошечных поместий его фамилии, он займётся усовершенствованием хозяйства, он заплатит государству втройне, он останется служить, а служит он лучше всех, вот и характеристики, писал их не кто-нибудь, а полковник Смоленского полка Пётр Иванович Панин. Он, Мирович, не виноват, что его родители — предали, сам-то он — честен и ненавидит родителей за прошлое, ему не нужны ни слава, ни счастье — хоть как-то устроиться с деньгами, а служба — сама пойдёт!
Безответные мольбы.
Он служит в простом пехотном полку и занимается текущими офицерскими делами: молодёжь — пьянствует.
Он играет в карты, но не умеет, проигрывает последние копейки. Питается в дешёвых трактирах, живёт где попало, кто пустит, а завтра — будет завтра.
Ничего судьба не сулит. Ничего он не умеет делать. Нигде он не учился. Никакую службу не любит. В отставку не уйти — некуда податься, если только в Сибирь, в Тобольск, к родителям.
Девятнадцатого апреля 1763 года Мировича вызывают в канцелярию полка. Вестовой сообщает: на петициях господина подпоручика появилась резолюция. Резолюцию написала сама императрица.
Мирович опрометью бросается в парикмахерскую. Предчувствия одно другого восторженнее… Парикмахер бреет его светлую щетину, подвивает горячими щипцами парик (совсем запущенный) и припудривает парик серебристой пудрой. Мирович подмигнул себе в зеркало: юноша, двадцать три года, смуглое цыганское лицо, парик — серебрится! Прощай, жизнь-жуть! Здравствуй, жизнь-надежда! Пусть парикмахер почистит ему ботфорты. Парикмахер посопротивлялся, а потом почистил ботфорты, как отлакировал.
Мирович влетает в полковую канцелярию и хватает своё письмо. Резолюция написана красными чернилами. Глаза слезятся. Поперёк пространных жалоб и просьб подпоручика — одна фраза: «Детям предателей Отечества счастье не возвращается».
Надеяться больше не на что. Императрица помнит свои резолюции, а Тайная канцелярия фиксирует их. Нужно что-то делать.
Но что может предпринять подпоручик пехотного полка? Он опять пьёт. И проклинает весь род людской.
Тогда трактиры были демократичны. «Съестной трактир город Лейпциг». Там пили и фельдмаршалы, и барабанщики. Знакомство с фельдмаршалами не сулило ничего хорошего — лишь насмешки собутыльников. Знакомство с барабанщиками — определённые знания закулисной политики, полезные для продвижения по службе. Барабанщики в качестве музыкантов присутствовали на многих государственных церемониях, недоступных простым пехотным офицерам.