Две маски
Шрифт:
А Мирович? — подпоручик, и ничего больше.
Что такое государственный переворот в стране с населением в двадцать с лишним миллионов обывателей, с полумиллионной регулярной армией, с двумя миллионами регулярных чиновников, с миллионом полицейских и с несколькими тысячами тюрем?
Абстрактная обстановка, не так ли? Государственный переворот — весёлое затейничество. Со всем этим фарсом Мирович справился бы и один — так он думал.
Но Мирович — актёр.
Ему нужен сообщник. Не столько помощник, сколько слушатель. Какой-нибудь офицерик-балбес, который
Подпоручик не бросает пить. Вино сопутствует успеху. Пьяному — и море по колено, и морда на коленях.
4
Девятого мая 1764 года Мирович напивается и идёт лёгким, несколько условным, как у всех пьяниц, шагом к последнему приятелю — к поручику Великолуцкого пехотного полка Аполлону Ушакову.
Аполлон, как и Василий, пьян.
Он стоит на карауле при кордегардии у Исаакиевского моста. У него восемнадцать солдат-атлетов, он смотрит на солнце очами орла, у него золотые офицерские ремни, он поёт популярную песню.
Счастливая встреча. Приятели вынимают шпаги и приветствуют друг друга взмахами шпаг. Они обнимаются.
Мирович восклицает, без предварительных объяснений:
— Все свои силы, весь разум, все помышления мы обязаны к тому употребить, чтобы оного императора Иоанна Антоновича, вызволивши из Шлиссельбургской крепости, привезти в Санкт-Петербург для водворения его на престол всероссийский.
Ушаков ещё не слышал о таком дивном намерении своего приятеля.
Но Аполлон понимает Василия с полуслова. Он слышит и радуется. Он откликается на слова Мировича:
— Правильно говоришь! Но нужны обязательства. Друг перед другом. Крепкая клятва. Так давай действовать побыстрее, чтобы в кратчайшие сроки отвязаться от этой галиматьи. А при новом императоре мы утолим все страсти и пожелания наших юношеских сердец.
— Не волнуйся! — восклицает Мирович. — Вся эта, как ты правильно сказал, галиматья — дело на несколько дней. В первую очередь нужно помолиться. Бунт бунтом, а грехи грехами.
— Когда же? — восклицает Ушаков. — Когда же мы можем молиться?
— Тринадцатого мая, — отвечает Мирович. — Тринадцатого! Это число я люблю.
— И я! — соглашается Ушаков. — Это число мне нравится, в нём — опасность и приключения. А что делать сейчас?
— Делать, что делается! — философия Мировича.
И они делают то, что им делается.
Мирович и Ушаков ходят по кабакам и хохочут. Они тем и другим рассказывают о своём замысле. Одни одобряют. Другие порицают. Все они — собутыльники. Алкоголь всегда настраивает умы на опасные и грозные приключения. Алкоголь раскрепощает даже лакейские сердца и делает их свободолюбивыми.
Чтобы запугать и затравить Екатерину, Мирович и Ушаков ходят по ночам, как бесы, вокруг Зимнего дворца и подбрасывают в подъезды красные конверты. В конвертах — письма. В письмах — подробности заговора. И ультиматумы.
Они советуются
— Ну что ж, друзья, бунт бунтом, а тюрьма — тоже государственное учреждение.
Так проходит пять дней.
Предварительная подготовка восстания.
Несравненное руководство двух вдохновенных алкоголиков.
Комедианты; их действия — пустые. Никто не принимает всерьёз их немыслимые признания. Даже Екатерина в письме к Н. Панину от 10 июля 1764 года вспоминала:
«Нищая нашла на улице письмо, писанное поддельным почерком, в котором говорилось об этом. С святой недели о сём происшествии точные письменные доносы были, которые моим неуважением презрены».
Вот именно.
Если бы Мирович преднамеренно избрал такой открытый метод бунта, он был бы гениальнейшим стратегом всех восстаний. Лучший метод сохранения опасной тайны — самое широковещательное разглашение её. Когда все знакомы с тайной — в неё уже никто не верит. Сам факт этой тайны подсознательно выносится за скобки. И тогда начало действий — неожиданный и сокрушительный удар! Но всё несчастье Мировича заключается в том, что он ничего преднамеренно не делал. Он действовал как сомнамбула, как придётся. Тринадцатого мая Мирович и Ушаков идут в церковь Казанской Божьей Матери. Самая государственная церковь в России. Там принимали присягу многие императоры.
Они приближаются к алтарю настоящим шагом офицеров пехоты и, на всякий случай, отслуживают — сами по себе — акафист и панихиду.
Так поступали ветераны: панихида по самим себе на случай смерти в торжественном бою.
Мирович и Ушаков растроганы. Они дают следующую сентиментальную клятву: если заговор удастся (какие сомненья!), то ни Мирович, ни Ушаков во всю свою блистательную жизнь не выпьют ни напёрстка коньяка, перестанут нюхать табак и не побегут уже, как барбосы, сломя голову ни за какой первой попавшейся юбкой. Крепкая клятва.
С 13 по 23 мая Мирович работает.
Двадцать третьего мая Мирович оповещает Ушакова о результатах работы.
Драматическим голосом он читает ему план действий.
Вот вкратце партитура этой оперы.
Действующие лица: солисты Мирович и Ушаков.
Место действия: Шлиссельбургская крепость.
Время действия: ночь с 4 на 5 июля 1764 года.
Декорации: белые ночи, белая луна и нежное небо, каменные казематы, светятся огоньки Светличной башни, золотится купол церкви святого апостола Филиппа, часовой ходит по стене и поёт позывные часового:
— Слу-шай!
А вообще — тишина. Естественно, что откуда-то с окраин раздаётся трепетный лай собак.
На башне бьют часы — двенадцать ударов.
Как раз в этот момент на Неве мелькает шлюпка.
Это Аполлон Ушаков плывёт на шлюпке. У него за пазухой пистолеты. Пули подготовлены.
На Неве блещут блики.
В шлюпке корзина. В корзине провизия. Шампанское, херес, коньяк и индейка, откормленная грецкими орехами. Вина холодные, индейка жареная, ещё тёпленькая, всё завёрнуто в фольгу.