Две недели на соблазнение
Шрифт:
— Это было ошибкой, — пробормотал он.
— Легко поправимой, ваша светлость. Полагаю, ваша ложа на противоположной стороне театра. Попросить слугу, чтобы проводил вас назад? Или вы боитесь, что он к вам пристанет?
Его губы сжались в тонкую линию — единственное указание на то, что заметил сарказм в ее словах.
— Я не собирался идти за вами, хотя, видит Бог, и многое другое, вероятно, тоже было ошибкой, пусть и неизбежной. — Он помолчал, обдумывая свои следующие слова. — Я имею в виду все это… И наше с вами пари, и утро в Гайд-парке…
А
Сделав вид, что не расслышал этих слов, герцог продолжал:
— Я бы предпочел не давать сплетникам пищи для сплетен, но, разумеется, не жалею, что спас вас. Хотя все остальное продолжаться не может. Мне вообще не следовало на это соглашаться. Теперь я начинаю понимать, что вы совершенно не способны вести себя благопристойно. Не стоило мне потакать вам.
Потакать ей. Слова эти эхом звучали у нее в ушах, и она прекрасно понимала, что он на самом деле хотел сказать. Он хотел сказать, что она недостаточно хороша для него. Для него и для того мира, в котором он жил.
Как бы горячо она ни клялась, что изменит его мнение о ней и докажет, что он ошибается, решимость в его голосе вынуждала ее задуматься.
Конечно, она ни за что не покажет, что уязвлена, ибо это даст ему слишком большую власть над ней. Даст им всем слишком большую власть над ней. Есть и другие, которые не считают ее хуже или ниже только потому, что она родилась в Италии и что она не аристократка.
Она не даст воли ни боли, ни обиде.
Она даст волю гневу.
Потому что с гневом по крайней мере она может справиться.
Пока в душе ее кипит гнев, ему не победить.
— Потакать мне? — переспросила она, резко развернувшись, так что они оказались лицом к лицу. Может, вы и привыкли к тому, что люди обязательно принимают ваше видение ситуации, ваша светлость, но я не принадлежу к разряду льстецов.
При этих ее словах герцог стиснул зубы, но она неумолимо продолжала:
— Было непохоже, что вы просто потакали мне, когда согласились на две недели. И вы совершенно определенно не просто так потакали мне в Гайд-парке несколько дней назад. — Она решительно вскинула подбородок. — Вы дали мне две недели, и, по моим подсчетам, у меня еще десять дней. — Она приблизилась к нему едва ли не вплотную и добавила: — Да, десять дней, и я намерена использовать их.
Герцог по-прежнему молчал. Когда же Джулиана почувствовала, что больше не может смотреть в его непроницаемые глаза, она опустила взгляд на его губы. И тотчас поняла, что допустила ошибку.
Внезапно оказалось, что открытое окно ничуть не освежает воздух в театре, — ей снова стало душно. И тут же вспомнился поцелуй Саймона, а затем возникло желание вновь испытать те восхитительные мгновения…
Она заглянула в его янтарные глаза и увидела, что они потемнели до золотисто-коричневого.
«Он тоже хочет меня», — промелькнуло у нее. И от этой мысли по телу ее пробежала дрожь.
Тут он шагнул к ней, и теперь ее груди касались
— Для ваших скандалов я вам не нужен. В вашем распоряжении есть граф.
Ею овладело замешательство и от его слов, и от его близости.
— Я видел вас с Аллендейлом, смеющуюся… и довольную. — Последние слова он процедил сквозь зубы.
— С Аллендейлом?.. — переспросила Джулиана, силясь сообразить, о чем он говорит. И тут до нее дошло. — А… вы о Бенедикте?
Глаза его сверкнули, и он заявил:
— Вам не следует говорить о нем с такой фамильярностью.
Джулиана мысленно улыбнулась. Похоже, герцог сердился. Нет, злился. Нет, ревновал!
Это выражение исчезло прежде, чем она успела насладиться им.
Эта мысль придала ей смелости, и она с усмешкой спросила:
— Вы имеете в виду, что я не должна называть его по имени?
— Вот именно.
— Но вы не придерживались таких правил, когда мы только познакомились… Саймон. — Она произнесла его имя шепотом.
Он судорожно сглотнул и проворчал:
— А следовало бы…
— Но вы хотели, чтобы я считала вас тем, кем вы не являетесь.
— Полагаю, мы оба виновны в том, что скрывали тогда свое истинное лицо.
Ее охватила печаль пополам с гневом.
— Я не скрывала.
— Разве? Тогда почему же я поверил, что вы…
«Ровня». Он этого слова не произнес, но она все равно его услышала.
— Тогда, похоже, вы считали меня достойной вас. — Она вскинула подбородок, и губы ее оказались в каком-то дюйме от его губ.
Желание исходило от него волнами. Может, он и сопротивлялся своему желанию, но ничего не мог с ним поделать — она его чувствовала.
Тут он наклонился к ней, и Джулиана затаила дыхание, ожидая прикосновения этих губ, желая почувствовать их с отчаянием, в котором ни за что не призналась бы.
Казалось, весь мир померк, отступил, исчез, так что не осталось ничего, кроме этого мига и их двоих в тихом полумраке. Его теплый золотистый взгляд был устремлен на нее, и ей казалось, что его тепло окутывает ее, засасывает, словно в омут. Губы Саймона замерли в дюйме от ее губ, и она ощутила его дыхание.
— Вы сама по себе настоящий скандал, — прошептал он с нежностью прямо ей в губы и тотчас отступил на несколько шагов — подальше от нее.
Из груди ее вырвался вздох разочарования, а он добавил:
— Скандал, который я не могу себе позволить.
— Вы же хотите меня, — вырвалось у Джулианы, и она тут же пожалела о своих словах.
Герцог окаменел. Потом наконец ответил:
— Разумеется, я хочу вас. Я же живой человек, мужчина. А вы яркая, полная жизни, красивая. И вы так горячо откликаетесь на меня, что мне хочется опрокинуть вас на спину и подчинить своей воле. Но все поступки имеют последствия, мисс Фиори. Факт, который вам не вредно было бы помнить, прежде чем очертя голову бросаться в свои детские игры.